На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников Страница 42

— Мой тост за вас, братья! — громко провозгласил Острожский. — Пью здравицу всем, кто пришёл по зову моему! Дай Бог вам силы поддержать мои усилия словом и делом!

— Слава Острожскому! — раздались громкие выкрики в зале. — Слава!

Один из офицеров, видимо, уже хорошо принявший вина, а скорее даже крепкого мёду вскочил со своего места и заорал на весь зал:

— Веди нас на предателей!

Буяна усадили обратно, однако князь как будто не обратил на мне внимание. Он сошёл со своего возвышения и шагал по неширокому пространству меж столов. Обращался то к одному ротмистру, то к другому, заговаривал даже с кем-то из лично знакомых ему офицеров. И всюду его встречали восторженные крики «Vivat! Слава! Vivat!». Он чокался кубком с иными из самых знатных гостей, а иногда с прославленными рыцарями, кто не нажил себе ничего, кроме ратной славы.

— Suprema lex[1] любовь к Отчизне, — не раз повторял князь, и встречал в ответ новую порцию восторженных выкриков и славословий.

Шляхта оказалась не прочь скрестить клинки с предателями из Вильно, однако за серьёзную силу их никто не считал. С надворными хоругвями даже таких магнатов, как Радзивиллы и Сапега, собранное по листам пшиповедным войско справится без особых усилий. Надворных за настоящих солдат никто не считал, слишком уж лёгкая у них служба, да и на войне они оказываются нечасто. Грядущая война казалась всем лёгкой прогулкой, потому так легко шли по листам к ротмистрам шляхтичи, да и в волонтёрах не было недостатка. Ведь что может быть лучше доброй забавы, какой представлялся всем грядущий разгон виленского мятежа.

Когда же гости утолили первый голод и выпили вина, Острожский, обойдя всю большую залу своего двора, поднялся обратно на возвышение, где стоял его стол. И снова поднял недрогнувшей рукой золотой кубок полный вина до краёв.

— Быть может многих из вас удивит, — начал он, — и даже напугает моя здравица… Но тот, кто непритворно желает добра Отчизне, кто верен мне и дому Острожских привержен, тот поднимет свой кубок, — тут все в зале начали подниматься на ноги, и князь сделал паузу, давая панам и их спутницам встать, прежде чем он закончит, — и вместе со мной произнесёт… — Новая пауза. После этих слов дороги обратно не будет. Однако решение принято, а идти на попятный не в его правилах. — Vivat Michael Skopin-Shuisky, Magnus Dux Lithuaniae![2]

И одним махом осушил кубок, полный отменного итальянского, потому что в горле у князя пересохло, как в пустыне. Он почти не чувствовал вкуса великолепного тосканского кьянти.

После его слов в зале повисла тишина. Многие из офицеров и ротмистров опускались обратно на свои лавки, ставили на стол кубки и бокалы с вином и мёдом. Руки у опытных офицеров и бывалых рубак дрожали и по скатерти разлилось не одно винное или медовое пятно.

И тут поднялся седой как лунь старый полковник Станкевич, командовавший надворной хоругвью князя.

— Смилуйся над нами, ясновельможный князь, — он прошёл пару шагов и упал на колени, прижал руку к сердцу, — не делай этого. Разве можно пустить по ветру дело Сигизмунда Августа, пустить по ветру великое дело, свершившееся в Люблине. Знаю, не от себя прошу, — молил он, — но от лица всей шляхты, что живёт на землях Острожского княжества. Смилуйся над собою, смилуйся над нами, смилуйся над Речью Посполитой!

Многие подхватили его слова, принялись выкрикивать «Смилуйся!» и заклинать князя взять свои назад.

— Великое дело, говорите вы, — у Острожского была заготовлена речь и он знал, когда произнести её, — великое дело, когда были отобраны золотые вольности Великого княжества Литовского. Когда обманом приняли решение без нашего представителя, князя Николая Юрьевича Радзивилла, прозванного Рыжим. Когда отняли литовские земли, передав их Короне Польской. Эти земли в том числе, паны-братья! — Князь топнул ногой, подтверждая свои слова. — Вы отрекаетесь от меня, своего князя? Желаете быть моей совестью? Не сеймик здесь, и позвал я вас не для голосования. А в ответе лишь перед Господом единым! Перед ним ответ держать и буду, когда он призовёт меня.

Снова в просторной зале повисла тишина. Да такая, что слышно было как в камине горят поленья, а под ногами у гостей собаки грызут кости.

— Смилуйся… — завёл было снова Станкевич, но его перебил громовой голос, кажется, тот же, что кричал недавно князю «Веди нас на предателей».

— Да что вы его молите! Он же Иуда Искариот! Продался за московские гроши! Вскормил в сердце змею!

— Проклятье этому дому, позор и гнев божий! — подхватил другой.

Однако снова над ним вознёсся могучий голос.

— Чтобы тебе умереть в отчаянии! Чтобы род твой угас! Чтобы дьявол унес твою душу! Изменник! Изменник! Трижды изменник!

— Горе тебе, Речь Посполитая! — выкрикнул Станкевич.

Встав на ноги, он выдернул из-за пояса булаву и швырнул её на пол — прямо под возвышение, где стоял Острожский. И его примеру последовали другие полковники и хорунжие. Одна за другой падали на пол булавы, позолоченные, украшенные дорогими каменьями или же простые, стальные, какими и по голове угостить можно в бою.

— Изменник! Изменник! Изменник! — повторяли голоса.

— Нынче выбор делать всем вам, — проговорил князь, пока падали на пол булавы. — Кто предан мне и своему Отечеству, Великому княжеству Литовскому, вставайте справа!

— Я — солдат и служу князю, — произнёс полковник Харлинский, командовавший гусарами в недавно набранном войске Острожского. Он первым встал справа от князя.

— И я, — встал рядом с ним хорунжий Мелешко-Мелешкевич, признанный командир панцирных казаков. — Не на мне грех будет.

— И я! И я! — говорили другие следом за ними.

И многие, даже подхваченные первым порывом, хорунжие и полковники, что швырнули булавы на пол, становились справа. Иные даже булавы свои поднимали и возвращали за пояс под гневными взорами тех, кто не делал этого.

— Возвращайтесь к своим полкам и хоругвями, панове, — промолвил Острожский, видя, что большинство на его стороне. — Того, кто встает за меня, я назову своим братом. Те же, кто против, покиньте Дубно и уводите хоругви, мне не надобно вашей крови. Желаете воевать, присоединяйтесь к королевской армии. Она этой весной пойдёт на Вильно, не на Смоленск.

Обжигая друг друга гневными взглядами, нервно тиская пальцами булавы и рукоятки сабель, не пожелавшие перейти на сторону Острожского полковники, хорунжие и офицеры покидали зал.

Пир кончился…

[1] Высший закон (лат.)

[2]Да здравствует Михаил Скопин-Шуйский, великий князь Литовский

Глава 10

Через Рубикон

Появление войск Острожского, несмотря на все заверения прибывшего сильно раньше князя Януша Радзивилла в том, что Острожский