Дневник времён заразы - Яцек Пекара Страница 42

Он посмотрел на меня с недоумением.

— Что увидел? Ну, людей… Толпу.

— Людей, — согласился я. — В том числе нескольких дюжих молодцев с дубинками, что прогуливались по двору и в притворе. И, что гораздо важнее, множество верующих, мужчин и женщин, в глазах которых я видел необычный блеск. Знаете, что это за блеск?

Мой спутник неуверенно пожал плечами.

— Я видел в их глазах пламя рвения, вызванного надеждой, верой и доверием, — ответил я сам, не дожидаясь его слов. — А люди с таким огнём в глазах легко могут превратить его в яростный пожар. И в этот краткий или долгий миг, пока бушует этот пожар, им мало дела до того, спалят ли они нищего, соседа, дворянина, инквизитора или князя…

— Ха, — сказал он после недолгого размышления. — Боитесь бунтов? — Он осторожно, но внимательно огляделся. — Пожалуй, вы правы…

— Слово «боюсь» здесь не совсем уместно, — спокойно ответил я. — Лучше сказать, что я знаю последствия слишком поспешных действий. Но скоро всё вернётся в норму. Весь мир, что сейчас стоит на голове и кувыркается, снова поставят на колени. И когда это случится, мы спокойно, терпеливо, но строго разберёмся со всеми, кто в трудные времена слишком высоко задирал голову, вместо того чтобы держать её ниже…

— Дай-то Бог, дай-то Бог, — горячо согласился он.

Мы протиснулись к выходу, ибо смотреть здесь больше было не на что, а увиденного мне вполне хватило для обвинительного акта. Конечно, пока жернова правосудия не начнут молоть, но я не премину составить отчёт, который в своё время будет использован так или иначе.

Мы спустились с церковного холма и вошли в улочки между каменными домами. На стене рядом с нами было нацарапано огромное объявление, гласившее, что некая Эмма Штольц — мерзкая шлюха, которая отдаётся во все три дыры и всеми тремя заражает.

— Отвратительно, — скривился я.

За углом мы увидели маленький цветной щит, сообщавший, что Эмма Штольц приглашает в своё уютное жилище.

— Значит, это конкуренты, — пробормотал Баум.

— Или разочарованный клиент, — ответил я.

— О, у меня к вам вопрос, если позволите, — аптекарь нервно потёр руки. — Вы ведь, как инквизитор, всех тут знаете, так, может… если это не будет с моей стороны невежливо…

— Говорите смело, я рад помочь.

— О, вы очень добры, господин Маддердин, — просиял он. — Может, порекомендуете мужчине вроде меня какой-нибудь спокойный, приятный приют, где обитают красивые и воспитанные девицы.

Я широко улыбнулся.

— В нашем городе таких заведений хватает, — сказал я. — Конечно, есть и притоны для черни, и изысканные дома для тех, кто желает провести время в приятной атмосфере с весёлыми девушками, а не просто, как бессловесное животное, совершить краткий акт совокупления с заскучавшей шлюхой.

— Вот-вот, — он вытянул палец. — Именно о таком очаровательном обществе я мечтаю.

— Очаровательном, — повторил я, покачал головой и улыбнулся, подумав о слове, которое выбрал Баум. — Что ж, могу порекомендовать «Римскую Баню», где можно поболтать, выпить вина, насладиться массажем и порезвиться в бассейне с горячей водой или в комнатах рядом… Девушки молоды, красивы и ухожены. И очень, очень дороги.

— Говорите, будто сами там бывали, — заметил он, взглянув на меня.

— Владельцы этого заведения действительно считают инквизиторов гостями, чьё присутствие обеспечивает им определённую… безопасность.

Не знаю, понял ли он, что я имел в виду, но он кивнул с умным видом. На самом деле хозяин «Римской Бани» был одним из нас, нашим старым товарищем, который после долгих лет службы ушёл, чтобы вести спокойную жизнь порядочного горожанина. Но дружба с инквизиторами давала ему две важные вещи в этом деликатном деле: свободу от поборов преступников и безопасность. А цена этой дружбы была невелика и платилась не им самим, а нанятыми им девушками…

— Есть и ещё один приятный дом, — продолжил я. — Основанный городскими советниками с благой целью, чтобы одинокие мужчины утоляли свои страсти с девками, а не приставали и не сбивали с пути истинного порядочных девушек. Этот приют ведёт жена Фридриха, нашего палача, которого вы уже имели честь видеть. Цены там куда доступнее, чем в «Римской Бане», но девушки подбираются так же тщательно, чтобы привлекать, а не пугать.

— Вот-вот! — Он хлопнул в ладоши, явно обрадованный. — Хорошее общество и приятная атмосфера — это то, что нужно одинокому мужчине в чужом городе.

— И не воруют, — добавил я напоследок. — Когда Фридрих одной из девиц переломал пальцы за кражу золотой броши у клиента, у остальных подобные мысли мигом вылетели из голов. А дом стал ещё более уважаемым, чем прежде. Теперь вдове придётся самой справляться.

— Превосходно, просто превосходно, — на щеках Баума проступил румянец, но, как я подозревал, вызванный не стыдом, а предвкушением удовольствий, что ждут в нашем городе добропорядочного горожанина. — А как называется это место?

Я улыбнулся.

— Название не столь изысканное, как «Римская Баня», ибо этот городской приют зовётся «У Дрынала». — Баум рассмеялся, услышав мои слова, а я продолжил объяснять: — Это должно было описывать нашего палача, вы ведь сами видели, какой из него здоровяк, но люди, как вы понимаете, толкуют это название совсем иначе.

— Пока не найду жену, вижу, будет чем заняться, — он потёр руки, на этот раз не от смущения, а от явного удовольствия. — И скажу вам, для человека вроде меня посещение таких мест — не только способ развеять тоскливое одиночество, но и возможность завязать выгодные торговые связи.

— Верно, — согласился я. — Сам знаю, что многие почтенные горожане обсуждают в таких домах дела, и история многих любопытных контрактов началась именно там. Приятная атмосфера и чистые девушки — это уже немало в наши подлые времена.

— Чистота — одна из главных добродетелей, — сказал аптекарь, прижав руку к груди.

— Чистота в духовном смысле или в телесном? — спросил я.

— О первой я никогда не скажу худого слова, — уточнил Баум. — Напротив, я глубоко уважаю людей, живущих честно и нравственно.

— Это весьма похвально, — одобрил я.

— Чистота в прямом смысле, как отсутствие грязи, тоже вызывает у меня восхищение, — заверил он. — Но вот что я называю телесной чистотой, то есть воздержание от физического общения, вызывает у меня большие сомнения. — Он покачал головой с хмурой миной.

— То есть? Какие же сомнения? — заинтересовался я.

— А именно, — Баум многозначительно поднял палец, — я считаю, опираясь на наблюдения и глубокие размышления, что этот вид чистоты, который заключается в отказе от физического общения, крайне вреден! Говорю вам со всей ответственностью: чрезвычайно вреден, особенно для организма молодого, сильного мужчины.

— Знал, — кивнул я. — Инстинктивно чувствовал,