За речкой - Артём Март Страница 3

— Вот видишь, сын, — начал вдруг Абдула слабым, болезненным голосом. — От шурави я всегда слышал только хорошие слова. Только хорошее получал. А ты мне не верил…

Мальчик будто бы вздрогнул от слов своего отца, обернулся к нему, но снова не решился ничего сказать.

— Если б не Мариам, которая смело пошла за мной к толпе, понимая, чем ей это грозит, — продолжил я, — местные бы меня растерзали. Но она смело стала рядом и перевела им все, что я хотел сказать тем пуштунам.

Наливкин переглянулся сначала с Ефимом Масловым, а потом и с огромным бородатым Зией.

— Значит, — начал Зия хрипловато, — ты предлагаешь нам идти в кишлак, чтобы выбить оттуда душманов?

— И арестовать местного старейшину, который с ними якшается. Да.

Зия неприятно искривил губы. И даже как-то инстинктивно отстранился — выпрямился на камне, демонстрируя этим всю неприязнь к моей идее.

— Если ты хочешь завоевать женщину, молодой шурави, — улыбнулся он кисловато, — то такой шаг не самый осмотрительный с твоей стороны.

Я подался к Зие. Заглянул ему в его маленькие, окутанные сетью глубоких морщинок глаза.

— Я видел, как ты дрался там, на берегу Пянджа, Пакистанец, — сказал я. — Ты дрался как зверь.

— Идет война, — Зия помрачнел лицом. — А на войне все дерутся как звери, молодой шурави.

— Это правда, — я кивнул. — Тем важнее оставаться человеком.

Зия несколько мгновений таращился на меня удивленным взглядом. А потом вдруг рассмеялся. Хрипло, гортанно, негромко.

— Ты идеалист, маленький шурави, — сказал он, отсмеявшись. — Ну ничего. Ты молод. Война быстро выбьет из тебя такие мысли. Так же быстро, как выбила из меня. И, я буду уверен, так же быстро, как из майора Наливкина.

С этими словами Зия глянул на командира «Каскада». Тот помрачнел, сидя у влажной стены и держа на коленях автомат. Наливкин смотрел куда-то в землю. Потом, когда почувствовал на себе взгляд Пакистанца, его собственный скакнул на Зию. Наливкин ничего не ответил.

— Сейчас самое главное — боевая задача, — сказал Зия. — А задача такая — доставить командира Призраков на советскую территорию. Ну и тебя вместе с ним, молодой шурави. Будь ты командир, может быть, солдаты тебя и послушали. Но даже тогда такой приказ показался бы им не самым удачным.

— Идеалист, — хмыкнул я, немного погодя. — Тут нет никакого идеализма, пакистанец. Только прагматизм.

— Вот как? — Зия хмыкнул.

— Войны имеют свойство заканчиваться. А люди, которые отдали себя войне целиком и полностью, становятся пустыми, когда войны нет.

— Да ты у нас молодой философ, маленький шурави, — насмешливо улыбнулся Зия.

— Потому так важно оставаться человеком, — я проигнорировал слова огромного пакистанца, — чтобы даже когда все кончится, сохранить себе душу. А еще научиться другому делу, не связанному с войной.

— Слушать тебя интересно, молодой шурави, — смех Зии снова нарушил почти полную тишину, загустевшую в пещерке, когда я закончил, — но нам нужно возвращаться на советскую территорию.

— Ты поймешь, о чем я говорю, — сказал я, — поймешь, когда война кончится, и некому больше будет ставить тебе приказы.

На лицо Зии пала тень. Он нахмурился.

— А чтобы чувствовать себя человеком, — я глянул на Мариам, — нужно уметь оставаться благодарным даже под пулями.

Оставаться человеком, в полном смысле этого слова, всегда тяжело — и на войне, и в мирной жизни.

Мне всегда казалось, что каждому новому поколению все сложнее дается эта, кажущаяся на первый взгляд, простая задача. Тогда, в прошлой жизни, будучи еще молодым, зеленым бойцом, я даже не задумывался о подобном.

И только потом, когда афган кончился, когда мы вернулись в страну, которой больше не было, я видел, что бывает с людьми, которые отдали себя, свою человечность той войне.

Видел, как под гнетом страшных воспоминаний, под гнетом девяностых, бушующих в новой России, они разлагались. Кто-то стал бандитом, в прямом смысле этого слова. Кто-то спился и погиб под забором. Кто-то скололся наркотой.

Но были и немало тех, кто пережил эти времена. Кто с достоинством проживал свою жизнь даже тогда, когда вокруг царила разруха.

И тогда, еще совсем молодой человек по имени Паша Селихов задумался — в чем между ними разница?

И те, и другие пережили ужасы войны. И тех, и других окружал дикий, новый мир капитализма, такой чуждый советскому человеку. Но одни погибли или оскотинились. Другие остались людьми.

Сначала я думал, что дело просто в том, что одни были сильны, а другие — нет. Это был простой ответ. Ответ из таких, какие всегда ищет молодой ум, чтобы объяснить себе мир, который его окружает.

Но далеко не всегда самый простой ответ — верный.

И только потом, с течением долгих лет, когда большая часть моей жизни уже осталась в прошлом, я сформулировал для себя ответ.

Я наблюдал за моими знакомыми, наблюдал за сослуживцами. Наблюдал за тем, как складывалась у них жизнь. За их взлетами и падениями. За тем, к какому итогу они пришли в конце концов.

И многие из них подтвердили мой собственный жизненный опыт: удовлетворенными собственной жизнью остались те, кто был верен себе. Те, кто не предавал собственных принципов, воззрений и моральных ориентиров. Те, кто оставался людьми, что бы им это ни стоило.

А я всегда считал — чтобы в полном смысле оставаться Человеком, нужно уметь быть благодарным. И я был благодарен Мариам за то, что она рисковала жизнью, чтобы помочь мне вывести Хана из кишлака. И теперь я считал своим долгом помочь и ей тоже.

Зия проследил мой взгляд. Тоже посмотрел на девушку. Мариам в ответ скуксилась. Я понимал — она побаивалась этого Зию. Этого диковатого с виду пожилого мужчину.

— Ты хочешь помочь девчонке, — сказал Зия. — Это можно было бы понять, если бы перед нами не стояла определенная боевая задача.

— Я должен помочь ей вернуться домой. И сделать так, чтобы этот дом стал безопасным, — ответил я.

Зия ехидно разулыбался.

— Ты же понимаешь, что никто не согласится тащить всю группу в кишлак, чтобы выбить оттуда бандитов. Старик… — он кивнул на Абдулу, — старик не выдержит такого перехода. Ему нужна медицинская помощь. Да и нашему другу Тарику не стоит давать лишний шанс улизнуть от нас.