Дневник времён заразы - Яцек Пекара Страница 27

которые не нуждаются в одобрении со стороны черни, ибо единственное, что им необходимо, как вода и воздух, — это сознание того, что они верно и непоколебимо служат делу Божьему. У меня, правда, было много причин чувствовать себя особенным, благодаря острому уму, прекрасному образованию, способности блестяще оценивать дела и принимать верные решения, а также благодаря несгибаемому характеру. Я, однако, предпочитал сохранять скромное смирение и смиренную скромность, а сознание собственных достоинств оставлять при себе. Это было лучше, чем парить на грязных крыльях гордыни, которые, сколько человек человеком, а мир миром, не вели представителей народа Божьего в рай, а обычно низвергали их в дикие пучины проклятия.

— Я понимаю, что из зараженного города не хотят выпускать людей, чтобы они не разнесли эпидемию по стране, — сказал я. — Но почему хотят также запретить их впускать?

— Как это почему? — демонстративно удивился посланник тонгов. — Ведь известно, что для их же блага.

О да, подумал я, нет ничего опаснее, когда власть начинает делать что-то решительное и неожиданное, объясняя, что это делается исключительно для блага граждан.

— Инквизиторы с радостью, я полагаю, откажутся от этой нежеланной опеки и вернутся в город, чтобы нести в нем службу, — ответил я. — Поэтому ни на своем, ни на вашем месте я бы не привыкал к мысли, что я — начальник Святого Официума в Вейльбурге. День-два, и я им перестану быть.

— Запрет есть запрет, — ответил мой собеседник. — Он будет распространяться и на инквизиторов. По крайней мере, до тех пор, пока они не позаботятся о соответствующих разрешениях и охранных грамотах, что может занять немало времени. Так что готовьтесь к тому, что вы будете командовать значительно дольше, чем сейчас себе представляете.

В голосе посланника тонгов прозвучала большая решимость и уверенность в себе. Что ж, в конце концов, это он информировал меня, а не я его, так что понятно, что он знал больше. Но правильно ли он оценивал ситуацию? Неужели инквизиторы действительно дадут себя держать за стенами, зная, что эпидемия, может, и не выдумана (потому что раздающийся на улицах кашель и все более частый вид трупов убеждали нас, что она более чем реальна), но определенно используется епископом?

— Это не может долго продолжаться, — заметил я, думая уже не только о собственном руководстве Инквизиции, но и о закрытии города.

— Не должно, — поправил он мои слова. — По нашему мнению, однако, все зависит от решимости человека, который этой блокадой хочет испытать Вейльбург.

Да, это имело смысл. Я не сохранил в памяти точного решения спора между городом и епископом, зато хорошо помнил, что после вердикта императорского суда бургомистр устроил радостное празднество. Я также прекрасно помнил, что насмешливые куклы, изображавшие епископа, носили перед ратушей, забрасывали их грязью (что ж, милостиво предположим, что это была грязь) и пели непристойные песни о Его Преосвященстве. Теперь я был уверен, что епископ тоже не забыл об этом забавном торжестве.

— В закрытом городе, полном больных, злых и напуганных людей, многое может случиться, — добавил посланник тонгов. — И я хотел бы, чтобы в этих событиях, если они произойдут, мы были союзниками, стремящимися к поддержанию порядка к удовлетворению жителей.

Очень гладко говорил этот посол. А раз уж его начальники потрудились послать его ко мне, это означало, что они опасались неожиданных событий после объявления народу подобного решения. Конечно, закрытие города не будет означать, что из него исчезнет стража бургомистра или цеховые стражи. Вейльбург просто будет отрезан от мира, но и те, кто следит за порядком, и те, кто ведает правосудием, будут действовать без помех. Вопрос лишь в том, надолго ли епископ захочет окружить городские стены кордоном и ввести карантин? Наверняка надолго, чтобы купцы начали гневаться и беспокоиться из-за упущенных доходов. Но также ли надолго, чтобы жители начали испытывать голод и другие неудобства? Я не думал, чтобы дела зашли так далеко, и задавался вопросом, осмелился бы Его Преосвященство применить столь категорические меры давления. Имели ли мы какие-либо значительные запасы продовольствия? Мы ведь не были пограничной крепостью, готовой к долгой осаде! И располагающей большими резервами провианта. Мы были обычным городом, расположенным вблизи торговых путей, городом, в который прибывали баржи с товарами и повозки, полные всяческих благ.

— Не сочтете ли вы за невежливость, мастер Маддердин, если я спрошу, над какой проблемой вы задумались?

— Я размышляю о том, насколько заполнены городские амбары, — ответил я.

Он снова кивнул.

— Я чрезвычайно рад, что могу ответить на ваш столь меткий вопрос, — с удовлетворением в голосе сказал он. — Хотя ответ, к сожалению, звучит: в незначительной степени.

Он встал, снова быстро и легко, как кот на охоте.

— Надеюсь, наша сегодняшняя беседа — это начало большой дружбы, — сказал он.

Что ж, я скорее бы подружился с бешеной крысой в доках, чем с одним из этих головорезов. Скорее бы я нежно гладил бешеную крысу по шерстке и заботливо вытирал ей пену с усов, чем вступил в сердечную дружбу с членами этого негодяйского братства. Но, конечно, я мог их использовать, впрочем, так же, как и они, вне всякого сомнения, желали использовать меня. А нет лучшего взаимопонимания между двумя переговорщиками, чем когда оба знают, что один попытается обмануть другого.

— Я уверен, — с огромной искренностью в голосе ответил я. — Кастор и Поллукс могли бы брать с нас пример.

Я мог бы сказать: Ромул и Рем, но решил, что этот хорошо образованный человек счел бы это грубой неловкостью. Ибо, ставя себя в роль Рема, я бы очевидным образом заявлял о своем недоверии, а видя себя в роли Ромула, объявлял бы, что воспользуюсь первой же представившейся возможностью, чтобы их устранить. Поэтому Кастор и Поллукс были гораздо более ловким сравнением.

Мои слова так его позабавили, что у него даже дрогнул уголок рта. Затем посланник тонгов вежливо поклонился и ушел к выходу, скользя вдоль стены церкви, словно колеблющаяся тень одной из статуй. Я был уверен, что он и не думает о том, чтобы остаться незамеченным, а такое поведение в его случае совершенно инстинктивно. Что ж, он был, как я уже упоминал, опасным человеком. Но для инквизиторов, которые ежедневно сталкиваются с демонами, люди не представляют значительной опасности. Впрочем, если даже кто-то из нас и падет от их руки, то без сожаления об утраченной жизни, а с грустью о том, что он не может дольше быть полезным орудием Господа. Это очень удобная философия, милые мои, ибо благодаря ей нам чужд страх перед угрозами, а осторожность