Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка Страница 26

— Великий государь дарует вам прощение свое! — важно возвестил глашатай, и по его сигналу в мегарон внесли новую одежду, куда более роскошную, чем была у царей раньше. С кистями, бахромой и отделкой пурпуром. Пусть деревенщина порадуется. Мне ведь еще пить с ними, выслушивать их слюнявые уверения в бесконечной любви и обещать свои милости…

Рабочий день не закончен. Двое послов из Талавы вошли и низко поклонились. Вопрос с ними уже был детально проработан писцами, и эта аудиенция лишь формальность. Этих мужей у нас хорошо знают, они уважаемые торговцы. Городок их лежит напротив Родоса, что мне на руку. Там роскошная гавань, огромное озеро, которое в мое время называлась Кёйджегиз, и полноводная река. Место замечательное, с плодородными землями и пастбищами, а потому туда без остановки лезут карийцы, доведя горожан до полного отчаяния. Они просятся в подданство, но я пока не стал их обнадеживать, не говоря ни да ни нет. Я милостиво пообещал им в ближайшее время приехать в гости, подарил новую одежду и отпустил восвояси.

— Кстати, — шепнул я Кассандре, когда почтительно трясущие бородами лувийцы выкатились из тронного зала, — что там с тем бунтарем из Трои? Как его… Бато! Ты вроде бы хотела решить проблему.

— Так он умер, государь, — недоуменно захлопала ресницами Кассандра. — Упал с коня! Расшиб голову так, что мозги аж по кустам разлетелись. Наверное, всадник он был никудышный.

— Как это? — изумился я, слабо понимая ее тонкий юмор после тяжелого трудового дня. — Он же знатный воин. Не мог он с коня упасть.

— Ой, — взмахнула та пухлой ладошкой, унизанной перстнями. — Там такая смешная история получилась. Я тебе сейчас расскажу…

* * *

Безымянный сошел с корабля в Трое, забросив на спину тощую котомку. Он пришел сюда на сидонской гауле, нанявшись гребцом. Назад он тоже уйдет так, когда наступит время. Гребцы — на редкость дурной народ, и они нужны всегда. Они нанимаются матросами на царские биремы, женятся по любви на первых встречных, гибнут в пьяной кабацкой поножовщине или без затей мрут прямо в море, обняв тяжелое орудие своего труда. Потому-то наняться в один конец тому, кто умеет ходить по Великой Зелени, сейчас просто раз плюнуть. Работы много.

Почему он стал Безымянным? Да потому что госпожа забрала его имя себе, как забрала его душу, сняв с креста. Он может теперь назвать любое имя, она дала ему такое право. Его сегодняшняя жизнь сытная и не слишком обременительная, но если он предаст, то в негаснущем жертвеннике Немезиды Наказующей сгорит фигурка из воска, и его душа развеется как дым, угодив сразу в Тартар, на вечные муки. И души его детей угодят туда же. В это Безымянный поверил свято, лишь только заглянул в бездонную синеву глаз богини-птицы, когда давал присягу. Там он прочитал свою судьбу и более не колебался ни секунды. Бывший вор сам выбрал свою новую жизнь, и она уж точно не хуже старой.

Порт Трои шумит вокруг, и Безымянный с любопытством оглянулся. Здесь куда малолюднее, чем в Энгоми, но народу тоже хватает. Ахейцы в коротких хитонах, носатые тирцы с холеными бородами и ханаанеи, завернутые в смешные тряпки. Чудное у них платье, и жутко неудобное. Весь этот народ куда-то спешит, спорит и торгуется, призывая своих богов. Еще бы! Ведь Троя — это город, соединяющий обитаемый мир и море Аззи2, за которым живут дикари с песьими головами и кентавры, полулюди-полукони. Оттуда, с востока, везут олово, а олово, как известно, — это слезы, которыми плачут горные демоны. Олово нужно всем, потому-то и летят сюда купцы со всех концов мира в надежде ухватить его подешевле. Да только шиш. Почти весь груз забирает себе царь царей, ванакс, сидящий на далеком Кипре. Это его писец выкупает объем у смельчаков, проторивших тяжелый путь на восток, давая лучшую цену на медь, ткань и зерно. Вольным купцам достаются сущие крохи с царского стола. Так-то!

Здесь, в Вилусе, лучшие харчевни и кабаки на всем побережье. И немудрено! Не день и не два приходится ждать почтенным купцам, когда боги ветров смилостивятся и позволят пройти в Проливы с парусом. Подняться в море Аззи на веслах невероятно сложно, уж очень сильно течение. Того и гляди подохнешь на скамье, из последних сил ворочая обтесанным дубовым бревном. Вот и приходится коротать время, оставляя оболы и драхмы в портовых заведениях, доверху набитых самой вкусной едой, вином и веселыми бабами.

— Еда! — в брюхе Безымянного призывно заурчало. — Котлета!

Жрец проглотил тягучую слюну, вспомнив последний изыск кухни, который, как обычно, пришел из акрополя в Нижний город. Рубленое мясо, перемешанное с луком, куда добавлена малая толика лепешки, смоченной в молоке. Мясо секут мелко-мелко, а потом делают из него аккуратный комок и запекают на сковороде, посыпая сушеным чесноком и пряными травами. Безымянный котлету съел прямо перед отплытием, в портовой харчевне, и до сих пор помнил ее волшебный вкус. Дурной тогда получился день. Он случайно зацепил локтем Гифию, известную всему порту склочницу, что сначала притворялась шлюхой, а потом звала стражу. Едва на суд не попал. Пришлось пообещать этой скверной бабе, что штраф-то он заплатит честь по чести, но потом навестит ее дома и удавит на собственных кишках. И указал, где стоит ее дом. Угроза подействовала. Когда подбежала прикормленная стража, у Гифии претензий уже не было. Вот что ласковое слово с людьми творит.

— Заночевать бы, добрый человек, — Безымянный зашел в харчевню, выделяющуюся из всех добротностью отделки и смазливыми личиками рабынь-подавальщиц.

— Ночь два обола, — равнодушно ответил трактирщик, сонный, как полежавшая на берегу рыба. — Лепешка — обол. Кувшин вина — обол. Девка — обол. Что брать будешь? Если ничего не будешь, проваливай. У меня тут приличное место, а не ночлежка для босяков.

— Мне все! — решительно заявил Безымянный, бросив на стол фасолинку драхмы, сверкнувшую в заходящем солнышке серебряным бочком. — Только дарданского вина дай мне, почтенный. Я всякое дерьмо не пью. Обол оставишь себе за труды.

— Вот даже как? — неожиданно остро глянул на него трактирщик. — А бабу какую