Прорыв выживших - Алексей Михайлович Махров Страница 25

Здесь процедура проверки заняла больше времени. Нас заставили выйти из машины, и проверили документы у обоих, в том числе путевой лист и накладную. Я спокойно стоял, облокотившись на капот, и с презрением наблюдал за этой суетой, всем видом показывая, как фронтовому офицеру всё это противно. Наконец нас пропустили, и мы въехали на территорию склада.

Вадим, следуя указаниям дежурного, медленно подъехал к одной из прямоугольных погрузочных площадок, расположенных прямо у рельсового пути, ведущего в черный зев штольни. Рядом стояло еще несколько грузовиков — «Опелей» и «Татр». Ерке заглушил мотор, и мы вылезли из кабины, делая вид, что наслаждаемся свежим утренним воздухом.

— Ну, вот мы и добрались, — тихо пробормотал Вадим, осматриваясь. — Так вот ты какое, логово…

Теперь у нас было время рассмотреть «крепость» изнутри. Картина, открывшаяся нам, была одновременно впечатляющей и удручающей. Первым делом я заметил, что железнодорожный путь здесь состоял не из двух, а из четырех рельсов — внутри колеи стандартной ширины, на тех же шпалах лежали еще два рельса, потоньше. Все они были новыми, блестящими. Загадка раскрылась очень быстро — на наших глазах из штольни медленно выкатилась небольшая, груженая ящиками платформа. Ее толкали сзади, упираясь плечами, четверо военнопленных в замызганных гимнастерках. Стало понятно, что основной путь предназначен для прибывающих эшелонов, а второй, узкий — для доставки боеприпасов с глубины для погрузки на автомобили.

Слева и справа от нас, в глубоких капонирах под маскировочными сетями стояли зенитки. Мне сначала показалось, что их раза в два больше, чем мы заметили с наблюдательного пункта на холме. 20–мм стволы ближайшей «Флак–38» оказались направлены прямо на нас. Ее расчет из пяти человек лениво курил рядом, поглядывая вокруг с безразличным любопытством. Чуть дальше виднелся длинный ствол грозной «Acht–acht» — «Флак–37». Огневые позиции были спланированы блестяще — они могли вести огонь в любом направлении. Даже если бы мы с Вадимом прямо сейчас попытались прорваться к входу на шахту, нас бы нашинковали в считанные секунды из двух десятков стволов. Тем более, что у самого зева тоннеля были расположены два пулеметных гнезда, а сам тоннель перекрывался воротами из «колючки».

По периметру территории тянулись траншеи полного профиля с ДЗОТами через каждые пятьдесят метров. Я мысленно прикинул секторы обстрела, пытаясь найти мертвые зоны, но их просто не было. Для укрытия личного состава от бомбардировки было предусмотрено несколько блиндажей, возле входов в которые стояли часовые.

— Ну что, «ефрейтор», — тихо сказал я по–немецки, — как думаешь, наша группа смогла бы захватить это место?

Вадим, прислонившись к крылу грузовика, мрачно оглядел позиции.

— Тут нужно не менее полнокровного полка пехоты, дивизион тяжелых гаубиц для подавления орудий ПВО и… два часа времени, — так же тихо ответил он, и кивнул в сторону зениток. — Они ведь могут стрелять и по наземным целям. Шрапнелью. Одна такая штука может скосить целую роту. Вывод такой: захватить склад можно, но при этом погибнет половина личного состава. Это будет самоубийство «группы Глеймана».

Я кивнул. Он был прав. Лобовая атака исключалась. Как и воздушный налет. Оставался только один вариант — диверсия изнутри. Но для этого нужно было как–то проникнуть в самое сердце артсклада — в штольню бывшей шахты.

К нам, наконец, подошел «кладовщик» — невысокий, толстый фельдфебель, с «фирменным», вечно недовольным выражением лица типичного каптёрщика. На его груди болталась большая брезентовая сумка, из которой выглядывали краешки накладных.

— Ваши документы, герр лейтенант, — буркнул он, даже не поприветствовав нас, как следует.

Я протянул ему накладную. Он взял ее, внимательно, с прищуром, изучил, достал из сумки рукописный журнал в картонной обложке, сверился с каким–то списком из него.

— Пятьдесят ящиков с винтовочными патронами, двадцать ящиков с ручными гранатами «М–24», — он пробормотал себе под нос. — Понятно. Всё это есть в наличии. Подготовьте машину к загрузке. Вашу платформу подгонят через полчаса — перед вами очередь приехавших за боеприпасами. Ждите.

Он развернулся и, не сказав больше ни слова, зашагал обратно к небольшому домику, возле которого стояли и курили несколько его «коллег».

Мы остались одни. Вадим откинул задний борт «Опеля», убрал подальше лежавший в кузове брезент. Мучительно потянулось время ожидания. Ерке, делая вид, что проверяет крепление тента, тщательно изучал каждую деталь, каждую мелочь: расписание смен караула, количество человек в расчетах зениток, расстояния между огневыми точками, расположение казарм и блиндажей.

Солнце уже полностью поднялось над горизонтом, превратившись в огромный красный шар, висящий в молочно–белой дымке. Стало теплее. Где–то далеко, на востоке, послышался глухой, отдаленный гул артиллерии. Это напомнила о себе линия фронта.

А я, наконец, обратил внимание на наших «соседей» в очереди на погрузку. Рядом стояли три грузовика — «Опель–Блитц», и две «Татры». И вот как раз возле чешских машин топтались крайне необычные личности — солдаты в немецких касках стандартного вида, но одетые в какие–то камуфляжные куртки без воротников… Нет, поправил я сам себя, приглядевшись — не куртки, а блузы — судя по короткой шнуровке на груди, эта деталь обмундирования надевалась через голову. Расцветка у блуз была черно–зелено–коричневой. После этого я разглядел у них на боковинах шлемов небольшие эмблемы: белые щитки с черными зигзагами. А потом увидел квадратные черные петлицы на мундирах, вместо обычных «катушек». Совершенно точно в десяти метрах от меня стояли эсэсовцы.

— Вот те на… Военные электрики… — озадаченно прошептал я.

— Чего? — тихо переспросил Вадим. — Какие еще электрики?

Старого анекдота про «молнии на петлицах» лейтенант, конечно, не знал — он появится только в 90–х годах.

— Рядом с нами — эсэсовцы, — еле шевеля губами, ответил я.

Вадим озадаченно посмотрел на меня. В его глазах читался немой вопрос: «А кто это?» Я как–то упустил тот факт, что в начале войны мало кто из простых советских людей знал об этих упырях. Это позже, когда эсэсовцы покажут свою звериную сущность многочисленными кровавыми преступлениями, их начнут ненавидеть. До такой степени, что перестанут брать в плен, будут убивать на месте, как бешеных псов.

Сейчас эсэсовцы не производили впечатление палачей и убийц — молодые, здоровые парни, «кровь с молоком», в ожидании своего груза они перекидывались пошлыми шуточками и громко смеялись. От этого зрелища меня