Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка Страница 24

пятно, оставленное на стене шайкой подростков, вооруженных баллончиками с краской. Ткани синие, зеленые, желтые, красные. Кое у кого даже проскальзывает пурпур. Серьги, цепи, кольца и браслеты всех возможных форм и размеров украшали богатеев Энгоми, устроивших настоящую драку за честь сидеть поближе к царской семье. И ведь это тоже придется упорядочить, иначе ситуация выйдет из-под контроля и станет кормушкой для ответственных лиц. Начать абонементы продавать, что ли…

Сегодня в городе никто не работает, разве что стража и продавцы съестного. Праздник ведь! И праздник всеобщий! Откуда бы ни приехал в Энгоми человек, бога солнца почитает каждый. Только знали его под разными именами. Лувийский Тиваз, ахейский Гелиос, вавилонский Шамаш, ханаанейская богиня Шапаш, хеттские Истанус и Ариннити, египетский Амон-Ра… Я очень ненавязчиво продвигал идею о единстве этих богов, а как еще это сделать, если не организовать праздник для всего города. Тут такого точно еще не было, а потому тысячи людей, вытянув шеи, следили за жертвоприношениями, которые принес я, облаченный в пурпурный хитон, золотое ожерелье и корону. Не ту, что напоминает египетский хепреш, а совсем другую. По моему заказу сделали массивный золотой обруч, густо усыпанный камнями. Немного подумав, я не стал окружать его зубцами. Это все же солярный символ, а у меня совершенно другой покровитель. Потому-то зубцов на моей короне осталось всего три, и они собраны надо лбом в трезубец, подобный тому, что держит в руке Посейдон.

Несколько загадочных пассов, и в жертвенник полетел мешочек со смесью смолы, толченого угля и серы. Яркая вспышка пламени вызвала восторженный рев, ведь она означала, что жертвы приняты благосклонно. Я повернулся лицом к толпе и простер руки, купаясь в потоках людского поклонения, всеми порами впитывая чужой восторг. Теперь-то я понимаю, что чувствует рок-звезда, собравшая стадион. Сумасшедшее это чувство, оказывается, от которого напрочь слетает башка. Впрочем, пора бы и честь знать. Оваций за сегодня собрано с лихвой.

Я сел на трибуну рядом с женой и сыном. Ил с любопытством глазел на беснующуюся толпу, но сохранял торжественное спокойствие. Он как-то быстро втянулся в придворную жизнь. На голове его надета корона поменьше и поскромнее, но теперь все знают, что у царя есть сын и наследник, назначенный по всем правилам. Внук бога! Это вам не шутка.

Официальная часть прошла, а теперь — развлечения. Работа с плебсом — штука тонкая, и поэтому я не стал ничего выдумывать. А зачем, если все было придумано до нас. Точнее, после нас. Придумано и отточено до совершенства. Если гонки колесниц развлекали народ больше тысячи лет, значит, в этом что-то есть. Не случайно ведь Колизей, где бились гладиаторы, был втрое меньше Большого цирка, где устраивали забеги. Гонки были вне конкуренции у римской и константинопольской толпы. Главное — не дать моим болельщикам сбиться в цирковые партии, иначе все это закончится большой кровью. Юстиниан Великий не даст соврать.

В ложбине между холмами установили каменные столбы на расстоянии в стадий. Это и будет моим импровизированным стадионом. На старт вышли четыре биги, колесницы, запряженные парой коней. Четыре возницы из знатных дарданских родов одеты в разноцветные хитоны. Белый, красный, синий, зеленый. Они скачут семь кругов, после чего победителю вручается приз. Потом бегут квадриги, а за ними пройдут скачки одиночных всадников. Их будет десять человек. В промежутках между выступлениями людей развлекут песни аэдов и пляски храмовых танцовщиц, которых ушлый торговец из Угарита вместе выкупил с оркестром у арамеев, очень вовремя ограбивших какой-то город на западе Вавилонии. Он продал их всех храму Великой матери за несусветную сумму, но дело того стоит. Девчонки отплясывают так лихо, что Креуса недовольно нахмурила брови. Зажигательно жрицы отплясывают, и даже с легкими элементами эротики. Надо ли говорить, что торжества в честь Владычицы у нас теперь тоже проходят при полном аншлаге. Народ тут зрелищами, мягко говоря, не избалован.

Раздался сигнал, и колесницы рванули с места, взбив легкими деревянными ободами густые облака пыли. Если будут деньги, я превращу со временем это место в настоящий стадион. Каменотесы изготовят скамьи и ступени и уложат их на склонах холмов, опоясав ложбину каменным овалом. Только вот кто будет все это удовольствие содержать? Задача… Сейчас у меня добровольцы из кавалерии скачут, но я-то знаю, чем все это закончится. Индустрия скачек в Древнем Риме была устроена ничуть не проще, чем в мое время профессиональный футбол. М-да… Буду думать. Или тотализатор открою, или обяжу богатых купцов спортивные команды спонсировать. Так сказать, в виде особенной милости.

Третий круг… Первым мчит парнишка, который в свое время отстрелялся хуже всех. Оказывается, это от волнения было. Стрельбу он пересдал тут же, и свое место в коннице занял по праву.

— Лихо скачет паренек, государь, — прогудел Абарис, который сидел позади меня. — Изрядно обучен с колесницей управляться. Я знаю его отца. Он отважный воин, и сына достойно воспитал.

— Согласен, — кивнул я. — Но парнишка этот три локтя в прыжке и тощий, как весло. Наберет веса, кони его так не повезут.

Ответом мне стало согласное сопение. Господин легат, который и раньше был не по здешней голодной жизни могуч, на сытной кормежке и вовсе стал напоминать статую Геркулеса с виллы Боргезе. Его бугрящуюся от мускулов тушу даже пара коней везла с трудом.

— О! Танцовщицы! — возбудился Абарис, когда забег закончился.

Он тут же получил недовольное шипение молодой жены Лисианассы, одной из дочерей Приама, что вырвалась с захолустного Милоса и сразу же попала в бурлящий котел светской жизни. Она, урожденная царевна, не считала мужа себе ровней, а он, бедолага, ломал голову, как бы привести ее в чувство и при этом не зашибить ненароком. Может, намекнуть ему как-нибудь, что незамужних царевен у меня намного больше, чем толковых командиров? Нет, не стоит, вдруг еще поймет буквально. Тут народ чувства юмора лишен напрочь.

Двенадцать девушек выбежали на поле и выстроились в виде восьмиконечной звезды Иштар. Они появились безмолвно, словно вышли из склона холма. Женщины в шерстяных юбках с узорами из ромбов и волн. Их одежда ярка. Она соткана из шерсти, окрашенной в красный, синий и зеленый цвета. Бахрома на их одеждах колышется в такт шагам, а медные цепи на поясах глухо позванивают литыми подвесками в виде плодов граната.

Старшая — та, что шла первой — подняла руки. Её ладони, окрашенные хной, трепетали в воздухе, пальцы сложились в ритуальный жест — два вытянутых, три сжатых. Призыв. Молитва. Барабаны