Шайтан Иван 6 - Эдуард Тен Страница 23

— Учёный — это громко сказано, ваше сиятельство, — смущённо поклонился он. — Преподаю агрономию в сельскохозяйственном училище. Помогал Никите с выращиванием картофеля — культуры, пока не слишком популярной у нас в России. Крестьяне, в силу косности и природной настороженности ко всему новому, неохотно внедряют её в хозяйство. Меня поразил ваш столь… деликатный подход к решению этой проблемы. Весьма разумно, скажу я вам. Хотел испросить у вас разрешение на проведение селекционной работы по зерновым культурам и…

— Об этом поговорим позже, Андрон Парамонович, обязательно поговорим, — мягко, но твёрдо прервал я его. — Прошу прощения за бестактность, но сколько вы получаете жалованья?

— Триста рублей в год, — ответил агроном, смущение его явно усилилось.

— И как же вы живёте на эти деньги? — не удержался я.

— То есть как?.. Как все, ваше сиятельство, — он растерянно пожал плечами. — Снимаю комнату в доходном доме, преподаю. У меня на попечении сестра, шестнадцати лет, Ангелина… — Андрон окончательно смутился. — Ваше сиятельство, я не прошу никаких поощрений! Просто дайте мне возможность проводить мои опыты по селекции, а я помогу Никите с картофелеводством. Мне самому это крайне интересно.

Я внимательно смотрел на Андрона.

— Умный. Целеустремлённый. Порядочный. Настоящий энтузиаст своего дела, но, как водится, беден как церковная мышь.

Продолжаю смотреть на Андрона просчитывая все за и против. Против не было ничего. Никита и Андрон насторожились ожидая моего решения.

— Саня, что думаешь по данному вопросу? — спросил я у братишки.

— А чего думать, дело, что задумал господин агроном, нужное и полезное. Разрешить, пускай по науке делает.

— В целом мыслишь правильно, но недостаточно масштабно. Вы из каких будете, Андрон Парамонович?

— Из мещан звенигородских. Когда матушка наша почила, Ангелине четырнадцать исполнилось, я проживал в Москва, преподавал. Пришлось забрать сестру к себе. Домишко наш продали. Так и живём. — вздохнул Андрон.

— Значит, так. Предлагаю один раз: переходите на службу ко мне, агрономом. Жалование вам определяю сорок пять рублей в месяц, Степан выделит вам жильё, стол за мой счёт. Также непременное моё условие ваша сестра должна работать учительницей. Обучать крестьянских детей грамоте и счёту. Два класса, младший и старший. Пусть программу подготовит сама. Жалование ей определяю двадцать рублей в месяц. Вот моё предложение, ответ немедленно, сейчас.

— Как-то… всё неожиданно, ваше сиятельство, — растерянно пробормотал Андрон под моим напором.

— Ваш ответ, сударь? — повторил я жёстко, не отводя взгляда.

— Я… согласен, ваше сиятельство, — решился наконец Андрон, с лёгким поклоном.

— Замечательно! — Степан, — распорядился я, — выдели господину агроному двадцать пять рублей подъёмных. Обеспечь необходимыми площадями для работы. И не чини препятствий его научным изысканиям. — Затем повернулся к Андрону: — Вам же, господин агроном, задача ясна? Андрон Парамонович, ваша цель — поднять урожайность всего, что растёт на нашей земле. Внедряйте передовые методы ведения хозяйства. Ну, и ваши селекционные работы, разумеется. Только учтите: без излишних фантазий, ботанический сад устраивать не намерен. Всё понятно?

— Так точно, ваше сиятельство, всё понятно, — ответил воодушевленный агроном. — Думаю, дня через два управлюсь с переездом.

— Отлично. Свободны. Никита, проследишь за устройством господина агронома. Отец поможет. — Я перевёл взгляд на Саню. — Ты же, Саня, управлять будешь. Понадобятся умные да расторопные помощники. Ищи, пристраивай к делу. Толковых мужиков примечай, давай им больше простора. Помнишь наш разговор?

— Да, Пётр, помню, — кивнул Саня.

— Думай, братишка. Думай и ещё раз думай, прежде чем делать. Думать — дело весьма полезное. — Я окинул взглядом всех троих. — Если у агронома дело пойдёт, в будущем переведём его на новые земли. Доволен вашей работой. Награждаю: Степан — тридцать рублей, Сане и Никите — по двадцать пять. Свободны.

— Благодарим, Пётр Алексеевич, — хором ответили они и вышли из кабинета.

Поздно вечером, когда я после ужина работал в кабинете, вошёл Паша.

— Командир, тут посыльной от Лукьянова.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие. Полковник Лукьянов просит вас немедленно прибыть в Москву. Случилось происшествие чрезвычайного характера. — доложил один из младших чинов отряда Малышева. Быстро собрался и выехал в Москву. Уже в карете попросил его доложить о происшествии.

— Господин полковник, подробности мне не известны. Знаю лишь что полицейские пытались задержать банду грабителей, те заперлись в усадьбе и дали отпор, два полицейских чина убиты, трое раненых. Грабители грозятся поджечь усадьбу. Полиция опасается пожара. Выпускать грабителей не хотят, уж больно много они успели делов наделать. Многих успели убить. Более не знаю.

— Ну а я тут причём? — с досадой хмыкнул я.

— Не могу знать, господин полковник.

— Ладно не напрягайся. Паша, ты чего улыбишься? — заметил я довольного Павла.

— А чего грустить, командир, веселье намечается. — ещё шире улыбнулся мой телохранитель.

— Рано радуешься, тебя то веселье стороной обойдёт.

— Командир! Как скажешь. — загрустил Паша.

Вскоре подъехали к месту. Окраина Москвы. Добротная деревянная усадьба за высоким забором. Толпа зевак, которую полицейское оцепление с трудом сдерживало. Кругом — тесная застройка, сплошь деревянные дома. Пожар здесь — гибель целого квартала. Не сносить тогда головы городскому начальству. Рядом с Лукьяновым и Куликовым толпились чины — дело пахло серьёзной карой. Подходя к нервно переминавшейся группе, я услышал заключительные слова разгневанной тирады:

— … Если воображаете, господа, что вас сие не коснется, — вы в глубочайшем заблуждении! Поверьте, ответите наравне с этими головотяпами! — Чинуша ядовито ткнул пальцем в сторону полицмейстера и жандармского офицера, стоявших с понурыми головами. Лукьянов, Куликов и Малышев держались чуть в стороне, лица напряжены. Поздняя ночь. Мрачная картина, выхватываемая неровным светом факелов, давила тяжким, гнетущим напряжением.

— Наконец-то, Пётр Алексеевич! Заждались! — воскликнул Лукьянов, заметив меня, и в его голосе явно слышалось облегчение.

— Что стряслось, Лев Юрьевич?

— Не у нас, слава Богу, а у них. Позвольте представить: полицмейстер Земляного города, полковник Квашнин; заместитель начальника жандармского управления, подполковник Журавин. Полковник, — кивнул Лукьянов на Квашнина, — доложите графу обстановку. — И с видом человека, исполнившего неприятную обязанность, отошёл.

— Ваше сиятельство,… начал было полицмейстер, но подошёл величественный и злой чиновник.

— Это и есть то чудо, коего вы с таким нетерпением ожидали? — процедил он сквозь стиснутые зубы, окидывая меня уничижительным взглядом.

— Кто таков? — резко, опережая всех,