Шайтан Иван 6 - Эдуард Тен Страница 22

третьего декабря, под перезвон московских колоколов и хвойный дух, витавший над заснеженными улицами, мы въехали в столицу. Тихона и Илью я завёз к сестре; едва успел обменяться рукопожатием с Михаилом — как они уже растворились в его мастерской. Сестра лишь вздыхала, обратив всё внимание ко мне.

— Мама с Саней теперь в Юрьевском, — сказала она. — А наш дом здесь сдали купцу староверу. В лавке, знаешь, теперь только коврами торгуют. — Она вопросительно посмотрела на меня. — Ты надолго, Петенька?

— Нет, Аня. Заеду в Юрьевское, наскоро повидаюсь с маменькой — и в Петербург. Дела горят. Жену с сыном увидеть хочу, очень.

Мелис с детьми, Анвар с Елмой — все они с любопытством смотрели по сторонам, удивлённые новизной впечатлений от города. Незнакомые звуки, толчея, высота зданий — всё это удивляло, но не более того. После жизни в Стамбуле их трудно было поразить размерами.

— Город не плохой, — только прошептал Анвар, не переставая крутить головой.

Сдав ковры на склад, мы двинулись в Юрьевское.

Лукьянов и Куликов отбыли по своим делам; до Питера добираться им предстояло самостоятельно.

Не удерживал я и Андрея — он просто пылал от нетерпения обнять своих. Уехал он со своим ординарцем, Алексеем Пыжиновым, Лёхой. После ранения в ногу парень не годился для тяжёлых переходов, вот Андрей и взял его к себе, ординарцем.

Настоятельно требовалось утеплить семейство Хайбулы перед дальней дорогой. Анвар и Елма получили добротные овчинные тулупы. Для Мелис подобрали теплую и статную шубу из черного бархата, подбитую беличьим мехом. Особой же неожиданностью стала шуба для Лейлы: Михаил сам выбрал и купил ей великолепную шубу из меха черно-бурой лисицы. Завершили обновления меховыми шапками. Покупки совершили в Малом Городце — цены здесь были значительно ниже московских. Михаил, не без волнения, уговорил Мелис отпустить Лейлу с ним в Тарханы, имение его бабушки в Пензенской губернии. Он намеревался представить девушку семье и торжественно обязался через десять дней прибыть в Петербург (где под городом имелось имение брата Елизаветы Алексеевны). Забрав карету, он с Лейлой, в сопровождении Эркена и Саввы, благополучно отбыли. Почему–то я настоял на сопровождении бойцами, наверное видя беспокойство матери.

После их отъезда мы с Мелис обсудили планы: краткая остановка в Юрьевском — и далее без задержек в Петербург, чтобы устроить Мурата в кадетский корпус.

Глава 13

Мамы всегда остаются мамами, даже в старости. Сколько радости и счастья светилось в её глазах, когда я вошёл в парадную! Она расплакалась, крепко обнимая меня.

— Петя, ну ты, как всегда — как снег на голову! Да ещё и не один, — сквозь слёзы улыбнулась она.

— Познакомься, мама, — сказал я. — Это Мелис Омарова, жена моего друга. Они с сыном следуют со мной в Петербург. А это Мурат.

Мурат шагнул вперёд и чинно отдал честь.

— Мурат Омаров, ваше сиятельство!

Мама рассмеялась. — Милый мой, да я не сиятельство!

Мурат растерялся: — А разве так бывает? Сын — сиятельство, а мама — нет?

— Бывает, бывает, — успокоила его мама, улыбаясь. — Потом расскажу.

После шумной встречи мы уединились в кабинете: управляющий Степан, его сын Никита, Саня и я. Внимательно выслушал доклад Степана о состоянии дел в поместье и дополнения Никиты по картофельной части.

— Всё обстоит хорошо, Пётр Алексеевич, — начал Степан, явно довольный. — Люди довольны. Признаться, поначалу я сомневался насчёт ваших нововведений… Но Бог миловал. Урожай собрали отменный, все налоги сдали исправно, а излишки я закупил по честной цене. Все наши долги погашены. Итог — прибыль двадцать четыре тысячи рублей.

— Ну, а как твои успехи, Никита? — обратился я к нашему картофелеводу.

— Ничего, Пётр Алексеевич, не жалуемся! — лицо Никиты озарилось улыбкой. — Хотя пока и не с чем сравнить. Собрали двести три мешка по три пуда. Пятьдесят из них, как вы велели, отложил на семена. Показывал народу, как картофель готовить: варил, жарил, толок с молоком да маслом. Всем очень пришёлся по вкусу! Я бы и сам каждый день ел. Желающих сажать её в следующем году — хоть отбавляй! — Довольный Никита потирал руки. — Ещё хотел доложить, Пётр Алексеевич: огромную помощь в выращивании картофеля мне оказал мой преподаватель из сельскохозяйственного училища — Агапов Андрон Парамонович.

— Вот как? — заинтересовался я. — Ну-ка, Никита, расскажи подробнее. Кто он таков и чем дышит?

— Он в училище агрономию преподаёт… Да чего я, он сам может рассказать! — Никита оживился. — Как раз к нам вчера приехал. Смотреть, как семена к посеву перебирают. Ещё плуги ваши металлические хвалил. Просил разрешения опыты по зерновым проводить, да вот отец без вашего дозволения не позволил. — С укором он глянул на отца.

— Отставить глазёнками сверкать! — строго остановил я Никиту. — На будущее нрав свой попридержи, тебе с людьми работать. Отец поступил правильно, и его указаниям не перечь. Давай сюда своего экспериментатора, посмотрю на него. — Никита, смущённо потупившись, вышел из кабинета.

— А ты чего молчишь, Саня? — обратился я к молчаливому названному брату.

— Пока хвалиться нечем, оттого и молчу, — скромно потупил он взор.

— Братишка у вас, Пётр Алексеевич, хоть и молод, а палец в рот ему не клади — по плечо откусит! — усмехнулся Степан. — Вы бы видели, как он с купцами торговался! Только за его умение торговаться они на нашу цену и соглашались. По чести сказать, благодаря ему мы с такой прибылью и оказались. Толковый, хваткий, да и думать наперёд умеет. Никита хозяйственник хороший, только просчитать наперёд, как Александр, не может. Не каждому такое дадено, — выдал Степан характеристику.

— Ну, а ты как думал, Степан? Он же наш, Ивановской породы! — Я с гордостью посмотрел на Саню. — Молодец, братишка, горжусь тобой. Как и говорил, готовьтесь к работе на новых местах. Скоро поедете поднимать графские земли. Получу полные сведения о них — тогда и решим, что и как делать.

В дверь постучали.

— Позвольте, Пётр Алексеевич, представить вам Агапова Андрона Парамоновича. Учёного агронома, — торжественно произнёс Никита.

Передо мной стоял худощавый молодой человек лет двадцати пяти, не старше. Сутуловатый, в сильно поношенном мундире. В петлицах — знаки какого-то мелкого чина. Но всё было чистым и аккуратным. По всему видно, жил учёный, как и многие