Инсургент - Владимир Максимович Ераносян Страница 23

Ступак бесновался от злобы и беспомощности, невозможности что-либо исправить. Потерпеть такое фиаско, испытать столь явное унижение – было выше его сил. Она смотрела на него с пренебрежением и с удовольствием, вовсе не прикрывая наготу, с упоением наблюдала, как Картер его отчитывает.

Да и он! Мистер Картер. Он тоже считал его пустым местом, безропотным существом, имеющим лишь одно право – раболепствовать и пресмыкаться.

Старший уорент-офицер Картер пропесочил Ступака перед шлюхой за то, что тот израсходовал дорогостоящий дрон на обычного дезертира, которого следовало просто расстрелять как остальных…

Элеонора, похоже, знала, о ком шла речь. Ведь дрон должен был ликвидировать ее мужа. Хотя разве бы она пожалела Леонова? Ответ очевиден. Нет, она не пожалела бы его. Ее бессердечие касалось всех. И Ступак не являлся исключением. Значит, они друг друга стоили, и в какой-то степени стали квитами. Но почему-то Борман посчитал себя более уязвленным, ведь она не знала, что ее «огрызок» был определен в «материальный склад» именно его стараниями, и что ее папенька с мамашей отправлены к праотцам его рукой. Если б узнала, то Ступаку бы определенно полегчало…

Он чувствовал себя абсолютным ничтожеством, а ведь еще сутки назад, получив карт-бланш на расправу с давним обидчиком, он представлял себя вершителем судеб, коему подвластно как Господу Богу решать, кому жить, а чьи деньки сочтены. И еще именно он, Ступак, жонглировал способами расправы. Выбрав для Леонова метод экзекуции с помощью огромного дрона, который не мог дать осечки и был бы приятен глазу, преклоняющийся перед сетецентрическими ноу-хау войны Ступак словно претендовал на титул «художника смерти».

Когда он провожал с правого берега ту троицу прошлой ночью, перед ним тряслись два щенка, недостойных его снисхождения, и лежал избитый до полусмерти Леонов.

Один, здоровяк, похожий на штангиста, плоскоголовый выходец из Харьковской области, прятался больше двух лет, не выходя из квартиры, лишь бы не призвали на фронт. Еду ему приносила любовница. Великан не рискнул даже явиться на похороны родной матери, предполагая, что ТЦК скрутит его прямо на кладбище.

Все равно вычислили и «заломали». Медкомиссия, кратковременный курс подготовки и вот природный исполин двухметрового роста уже на правом берегу в объятиях Ступака, с нужной медкартой и великолепно функционирующими органами.

Это бередило кровь. Прямая аналогия с децимацией – казнью каждого десятого римского легионера за трусость. И потенциальный «пятисотый»-отказник приговаривался никем иным, как Ступаком. Жребием управлял Борман. Он исполнял роль не только судьи, но и палача.

Он приговорил этого громилу и второго юнца, почти такого же высокого, но субтильного. Этого второго только за то, что он поддержал спич Леонова и наводил смуту в казарме после парада на плацу.

Ступак приказал не бить худощавого «бунтовщика», хотел поставить на колени, слушать невнятные и слезные слова с просьбой о пощаде, о милости, о снисхождении. Он бы выслушал мольбы – и все равно бы убил. Что он и сделал.

Они стояли на коленях, здоровяк и тощий, рыдали и уверяли, что выполнят свой долг, но их участь уже была предопределена. И их медкарты подходили по всем показателям.

Тайный расстрел не имел ничего общего с децимацией. Он не годился для воспитательных целей. Тут был утилитарный умысел, ведь формулировка «пропал без вести» не предполагает никаких выплат семье, так как неизвестно – убит кормилец или сын, ранен, в плену он или самый что ни на есть обыкновенный дезертир.

Ступак застрелил не без смакования «любителя пряток». С него все равно не было бы толку в намечающемся «конрнаступе», а «nep»-почка у здоровяка была отменной. Лишил жизни он и второго морпеха, взглянув тому в глаза перед выстрелом в лоб. Ничего личного, только бизнес.

А вот с Леоновым у Ступака были личные счеты. Двое подручных Бормана, уголовников, выделенных ему из подразделения Гасана и прибывших из-под Бахмута в Херсон, держали Леона за руки, чтобы Ступак приложился к его бородатой физиономии самолично. Ему было приятно напоследок, перед «отправкой в ад», как он выразился, нанести увесистый удар в челюсть «давнему врагу» собственным кулаком.

Леонов сплюнул кровь, проговорив отчетливо и бескомпромиссно:

– Ну, и гнида же ты, Ступак, шавка конченая…

«Нет, этот пощады просить не станет…» – трезво оценил ситуацию Ступак.

– А ты у нас, выходит, герой? По слухам, ты в Марике своего грохнул, а потом в плен сдался и бороду отпустил, как узник замка Иф. И не сбриваешь, падла! Невинный, мать твою! Пострадал типа за Украину? Да ты ж зрадник! Самый настоящий предатель и дезертир. С такой репутацией и подохнешь! – Ступак сунул изо всех сил теперь уже коленом в грудь Леону. Тот согнулся, но не упал.

– Своих, упырь, ты при мне убил, только что. И я это видел, но ты меня убьешь, гнида, – харкнул в лицо негодяю капитан Леонов. – Но это и Бог видел, а он бессмертен.

– В ад меня определил, Леонов? А ад… Он на земле. Здесь, сука, ад, у тебя под ногами. И сейчас я тебя в него отправлю еще до того, как куски твоего тела рыбы сожрут. Поведаю тебе кое-что из первых уст на прощание, чтоб ты перед смертью помучился еще и тут, в голове… – побарабанив по виску пальцем, Борман продолжил: – Твоя теща с тестем на том свете по моей милости. А сынка твоего я у них экспроприировал в Бахмуте, чтоб его на органы распилили. О бизнесе таком слыхал? Мистер Картер – главный по этой части, а я на него работаю.

Леонов из последних сил бросился на Ступака с одной только целью – вцепиться в горло и придушить, но получил сзади чем-то тяжелым и плоским. Затем капитана по приказу Бормана как тушку бросили в казанок и завели мотор. Ступак не сомневался, что большой дрон сделает свое дело.

– Боеприпаса для такого «урода» не жалко! – бросил он своим. – Пойдем к монитору, насладимся сбросом «колокольчика» с «Бабы Яги»…

А потом ночью случился новый большой переполох на набившем оскомину безымянном острове, казус, «черный лебедь», «форс-мажор», сопряженный с потерей дрона и пропажей Леонова.

– Если он и жив, то попал в плен. В любом случае дезертир. Что бы он там, у москалей ни наговорил, все будет расценено как ИПСО… – оправдывался Борман перед Картером сперва по закрытой связи. А затем, когда узнал, что подручные Гасана сдали его с потрохами, обвинив в разглашении конфиденциальной информации, Ступак решил явиться к Картеру