Дневник времён заразы - Яцек Пекара Страница 16

— Ух, наелся, — вздохнул Генрих и удобно развалился в кресле.

Людвиг хотел ему ответить, но внезапно подавился, замахал руками и закашлялся. Я хлопнул его открытой ладонью по лопаткам, а он, несмотря на кашель, посмотрел на меня с возмущением и отодвинулся с грохотом стула.

— Убить меня хочешь? — наконец выдавил он между приступами кашля.

— Многие люди на улицах в эти дни кашляют, — заметил Генрих, пристально на него глядя. — Боюсь также, что для многих это может закончиться большими неприятностями, чем просто кашель.

Людвиг схватил кружку со слабым яблочным вином и присосался к ней. Выпил до дна, после чего тряхнул головой.

— Кашляют, потому что больны, — сказал он еще сдавленным голосом, после чего откашлялся. — А я кашлял, потому что какая-то крошка попала мне в горло, — добавил он уже увереннее и отчетливее.

— Наш палач, этот, ну… — Я щелкнул пальцами. — Фридрих. Мне пришлось отослать его домой, потому что он был болен. Кашлял и у него была лихорадка. А потом, еще вчера вечером, Виттлер прибегает ко мне в трактир и говорит, что Фридрих только что умер. — Я посмотрел на них. — Вы ведь знаете об этом, не так ли? И подтверждаете, что это правда?

— Да, правда. — Шон мрачно кивнул. — Придется послать за палачом в Лимбург, потому что не знаю, как вы, а я не собираюсь пачкаться в работе душегуба.

— А мне все равно. — Генрих пожал плечами. — Раз надо будет, значит, надо будет. Такая служба. А кроме того, пусть члены совета беспокоятся.

Вейльбург был небольшим городом, так что у нас был один палач, который должен был служить как городским властям, так и Святому Официуму. А раз Фридрих умер, то, действительно, город остался без лицензированного палача, что означало либо отсутствие квалифицированных допросов, либо то, что на роль городского душегуба придется кого-то приспособить. Но мы в Инквизиции не могли себе позволить подобного временного решения.

— Раздражают меня все эти кашляющие, — буркнул Генрих. — Знаете, вчера я спокойно пошел в трактир, ем пивную похлебку в алькове, а тут как мне хозяин не начнет харкать над плечом! Как не брызнет кровавой мокротой прямо на стол! Клянусь вам. — Генрих обвел нас пылающим взором и приложил руку к груди. — Что если бы не то, что он упал и задыхался, будто вот-вот умрет, я бы ему хорошенько всыпал. Ох, хорошенько… — Он покачал головой.

— И что случилось дальше?

Гейдер пожал плечами.

— Я вышел, не доев, и от этого возмущения взял у стойки две бутылки вина, чтобы в уединении своей кельи успокоить расшатанные нервы… — ответил он.

— Лишь бы из этого кашля не вышло какого-нибудь несчастья, — вздохнул Людвиг.

— Болезнь как болезнь, — заметил я. — А люди, как и положено людям: поболеют, пожалуются на свою судьбу, а в конце концов перестанут болеть, оставив много золота в руках медиков и аптекарей.

— Вот именно, Йонатан Баум, похоже, в удачное время прибыл в наш город, — заметил Людвиг.

Я внимательно на него посмотрел.

— Ты на что-то намекаешь? Подозреваешь его?

— Я подозреваю всех, — ответил Шон с добродушной улыбкой. — Пока не получу доказательств их полной невиновности.

— Совершенно верно! — прогремел Генрих. — Как свинка доверилась волку, так от нее остались лишь косточки, — добавил он.

— Слава Богу, это мы — волки, — констатировал я.

— Но нет, нет, я ничего не намекаю. — Людвиг ответил теперь на мой предыдущий вопрос. — Люди начали кашлять за много дней до его прибытия в город. Теперь они просто кашляют больше и… — он на мгновение замялся. — Более мучительно, — закончил он.

— Это правда, — согласился я с ним. — Словно болезнь развивается, — добавил я голосом несколько более мрачным, чем намеревался, и мне вспомнился вчерашний разговор с Баумом о том, что то, что мы видим, — это лишь самое начало дурных событий.

— Кроме того, что бы этот аптекарь мог сделать? — добавил еще Людвиг. — Отравил бы город ядом? Колдовством? И зачем? Чтобы продать немного больше лекарств?

— Люди способны и не на такие преступления. — Генрих многозначительно поднял указательный палец. — А говоря «такие», я имею в виду: «такие бездонно глупые».

— Я бы не знал, как заразить город, чтобы жители заболели кашлем, — констатировал я. — И никогда не слышал о подобном проклятии. Отравить колодцы или водопроводы, чтобы поумирали все, кто из них напьется… — Я пожал плечами. — Полагаю, это смог бы сделать каждый из нас. Но то, что происходит сейчас, — это, по-моему, совершенно обычная болезнь. А то, что некоторые от этого кашля поумирают, как наш Фридрих, — что ж поделать? У болезней уж такая особенность, что от них иногда умирают… Так было, так есть и так будет. И ничего этого порядка никогда не изменит, ибо так было установлено в самом начале мира.

— Аминь, — пробормотал Людвиг, и Генрих тоже кивнул.

— Аминь, — повторил он. — Жаль только, что с каждым днем болезнь, кажется, становится все хуже. Я вам говорю, что если люди увидят, что их семьи и соседи умирают от этой проклятой кашлюхи, то еще дойдет до какой-нибудь паники. — Он задумался. — А от паники до беспорядков — путь недолгий. — Затем он пожал плечами. — Кашлюха, — с сарказмом сказал он. — Тоже мне, название придумали!

Мы покачали головами, потому что, действительно, это слово все чаще ходило среди горожан, так что было ясно, что именно оно, а не какое-либо другое, закрепится в памяти. Тем более что все чаще его произносили с неприязнью и страхом.

— Кому суждено умереть, тот умрет, а кому суждено жить, тот будет жить, — сентенциозно заметил Людвиг. — А если немного черни передохнет, то никому от этого не убудет. — Он потер руки и оглядел нас. — Что у нас вообще сегодня на повестке дня? — спросил он, меняя тему. — Знаете, что после того как Мордимер велел вчера выпустить Баума, у нас в подземелье нет ни одного заключенного?

— А ведьмы с кладбища? — удивился я.

— Их отправили в городские темницы, — ответил Шон. — Пусть там гниют, пока их не сожгут. Зачем им у нас место занимать? Да еще и кормить их пришлось бы. — Он махнул рукой. — А так, как сейчас, пусть члены совета беспокоятся.

— Пустые подземелья. — Я покачал головой. — Ну надо же…

— И очень хорошо, — заметил Генрих. — Потому что это значит, что город наш честен и богобоязнен.

— Или это значит, что мы слишком мало усердствуем