Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая - Геннадий Борисович Марченко Страница 16

моего ДАРа теперь действует, и, исходя из этого, я могу поддерживать свой организм в идеальном состоянии. Не откладывая дело в долгий ящик, я тут же принялся за диагностику. Всё-таки хотелось знать, происходят ли внутри моего организма какие-то негативные процессы, или я абсолютно здоров… Главное — проверить сердечно-сосудистую систему, мой профиль как-никак. На полную диагностику ушло меньше пяти минут, по итогу которых выяснилось, что я пусть и не идеален, но в ближайшие годы, по крайней мере, беспокоиться не о чем. Причём ощущение было странноватое, оно отличалось от того, что я испытывал, сканируя других. Но не настолько, чтобы стать какой-то серьёзной проблемой.

На следующий день ближе к вечеру позвонил Высоцкому. Трубку никто не поднял. Позвонил ещё через час — снова тишина. И только в половине двенадцатого ночи Владимир Семёнович наконец отозвался.

— Гулял с товарищами, отходная своего рода, — признался тот. — С завтрашнего дня буду в завязке, вот и решил напоследок немного разговеться. Но только немного, я ж понимаю.

Что он там понимает — я не стал уточнять, просто договорились, что в семь вечера завтра он будет у меня. Высоцкий приехал на своём «Мерсе» без десяти — как он паркуется, я увидел в окно. Артист был в кожаной куртке, попыхивая сигаретой. Вышел, посмотрел на мой дом, явно что-то прикидывая, и двинулся к моему подъезду.

Звонок в дверь раздался через минуту. Высоцкий был уже без сигареты, хотя запах табака чувствовался. И вкусный запах, хотя я и не спец по табаку. Оно и понятно, заграничные курит.

— Привет! — протянул руку, минуя порог. — Чуть пораньше, но, думаю, ничего страшного?

— Всё нормально, — улыбнутся я. — Проходи. Чайку, может, или у тебя со временем напряги?

— Сегодня никуда не надо, завтра только в 11 на «Мосфильме» съёмки. Надеюсь, я завтра с утра буду в порядке?

— В порядке, — кивнул я. — В плохом состоянии я бы тебя и не отпустил.

Чай пили с полчаса под неторопливый разговор. Владимир Семёнович рассказывал про съёмки у Швейцера, где он в «Маленьких трагедиях» играет Дона Гуана, как все ждали его возвращения из больницы на съёмочную площадку. Вспомнил, как снимали многосерийный фильм «Место встречи изменить нельзя», который вроде бы собирались показать по телевидению в конце этого года.

— Не хотел я, чтобы Конкин играл Шарапова, — откровенничал Высоцкий. — Да и Говорухин был против, и братья Вайнеры… Но против киношного начальства не попрёшь.

Все эти тонкости я знал из своего будущего; там и телевидение, и бульварные издания, и интернет пестрели деталями съёмочного процесса. Конкин раздавал интервью направо и налево, вспоминая, как хотел даже покинуть проект из-за постоянных придирок Высоцкого, которому потакал Говорухин. Возможно, сыгравший Шарапова актёр был и прав, но в данный момент я не собирался возражать гостю, нужно было нам с ним настроиться на одну волну, а вот такие дружеские посиделки тому весьма способствовали.

Наконец чай был выпит, печеньки и пряники подъедены. На часах без двадцати восемь.

Я надеваю халат, в карман которого кладу иконку с Рафаилом, надеваю на шею крестик… Носить постоянно всё же опасаюсь, не те времена… Пока, во всяком случае. Найдутся стукачи-обличители, и плакала моя кандидатская вместе с комсомолом. А может и институт, если решат устроить показательное судилище.

— Точно готов изменить свою судьбу? — спрашиваю я перед тем, как приступить к работе.

— Давай уже, Сенька, не томи, — морщится Высоцкий.

Смысла расспрашивать пациента, как когда-то несчастного Филимонова, нет ли у него серьёзных психических отклонений, не страдает ли он шизофренией, нет ли у него тяжёлых заболеваний сердца и сосудов и так далее я не видел. Как-никак не так давно лично приводил здоровье Владимира Семёновича в порядок, диагностировал, и знаю, можно сказать, как облупленного.

— Ложись на диван, устраивайся поудобнее, — начал руководить я. — Закрывай глаза и постарайся максимально расслабиться. Думай или вспоминай о чём-то приятном. Море, пляж, рядом Марина…

Бард улыбнулся краешком губ, а я тем временем активировал браслет и положил правую ладонь на живот Высоцкого справа, в районе печени.

— Будешь чувствовать тепло, как тогда, у меня в процедурном кабинете — не обращай на это внимания, — добавил я.

Закрыл глаза, сосредотачиваясь. В принципе, я шёл проторенным путём, положительный опыт уже имелся. Другой вопрос, что закончилось всё далеко не так радужно. Хотелось верить, что на этот раз пациент сумеет справиться с психологическими проблемами, найдя смысл жизни в семье, детях (почему бы им с Влади не завести собственного), в творчестве, наконец!

Я не стало бубнить, что алкоголь — это зло, и прочую лабуду. Просто направил «паутинки» в печень, после чего мысленно дал команду активировать фермент алкольгодегидроденаза, превращающего этиловый спирт в альдегид. Своего рода аналог введения в организм дисульфирама, который блокирует активность ALDH — действие лекарства имитирует генетически предопределенную непереносимость алкоголя.

«Паутинки» знали своё дело, выполняя мою команду, я же в данный момент исполнял всего лишь роль аккумулятора. Чувствовал, как медленно, но верно расходуется моя энергия, однако каким-то внутренним чутьём понимал, что потрачу её не всю, что энергии во мне останется на порядок больше, нежели в тот раз, в Доме культуры села Куракино.

В какой-то момент я увидел, что «паутинки» стали меркнуть и вскоре окончательно исчезли. Дзинь! Повинуясь прозвучавшему в голове колокольчику, я убираю ладонь и открываю глаза.

— Как самочувствие? — спрашиваю

— Вроде бы нормально, — открывает глаза Высоцкий и смотрит на меня снизу вверх.

— Так и должно быть… Закрывай снова глаза и не шевелись, сейчас за наркозависимость примемся.

— Да не наркоман я…

— Давай, давай, не спорь, в любом случае хуже не будет.

И я снова, активируя браслет, кладу правую ладонь на лоб пациенту, и сдавливаю пальцами левой руки запястье правой. На этот раз воздействую на подкорку, перестраиваю её таким образом, чтобы приём наркотических средств не вызывал выброса гормона дофамина — главного в потоке ответственных за чувство удовольствия нейромедиаторов. Не знаю, как будет блокироватьяс выработка дофамина, но «паутинки» сами в курсе того, что нужно сделать, и снова я, активировав их, перехожу в статус наблюдателя. И вновь всё заканчивается с колокольчиком, мелодично прозвучавшего в моей голове.

Фух, хватило силёнок всё закончить. Ощущение, что протратился где-то на две трети.

Комната перед моими глазами покачнулась, после чего всё же приняла нормальное положение.

— Вот и всё, — произнёс я