Прорыв выживших - Алексей Михайлович Махров Страница 13

мы ехали молча, каждый погруженный в свои мысли. Миновал полдень, солнце поднялось высоко, стало припекать. Густая пыль, поднятая тысячами колес, проникала в кабину пикапа, щекотала нос, оседала на вспотевшем лице. Однообразный рокот мотора и мерное покачивание сделали свое дело — я задремал, привалившись к дверце.

Проснулся от изменившегося ритма движения — пикап почти полз. Идущие впереди машины начали замедляться, затем совсем остановились. Сначала я подумал, что это очередная плановая остановка — проверить моторы, дать передохнуть водителям и сидящим в кузовах пехотинцам. Но тут издалека донесся грохот орудий.

Валуев нахмурился, тоже прислушиваясь.

— Похоже, авангард ведет бой. — Он выключил зажигание.

— Посмотрю, что там такое, — сказал я, открывая дверь кабины.

Жара ударила в лицо. В неподвижном воздухе висела густая кисея пыли. Почти сразу я услышал винтовочные выстрелы и треск пулеметных очередей. Причем интенсивность стрельбы нарастала. Где-то впереди разгоралось настоящее сражение. Я прошел вдоль остановившейся колонны. Бойцы, сидевшие в грузовиках, настороженно смотрели в сторону доносящихся звуков, некоторые уже спрыгивали на землю, разминая затекшие ноги.

Я увидел недалеко от дороги очередной почерневший корпус сгоревшего вражеского танка, от которого еще шел легкий дым и решил залезть на его броню, чтобы обозреть окрестности. Вблизи стало видно — судя по заклепкам в бронелистах, передо мной чешская «Прага». Рядом лежали два трупа в черных куртках с розовыми петлицами.

Не обращая внимания на запах горелого мяса из распахнутого люка, я взобрался на башню, слегка ободрав ладонь о горячий металл, и приложил к глазам трофейный бинокль «Цейсс» — еще один подарочек от покойного Дитриха Шульца.

Картина, открывшаяся мне, была одновременно ужасающей и величественной.

Прямо перед нами, километрах в двух, на пологом, поросшем жухлой травой холме, раскинулась довольно большая деревня. Почти четыре десятка беленьких домиков под почерневшими соломенными крышами, миниатюрная церквушка с покосившимся куполом в центре, огороды, обнесенные плетнями. И все это сейчас было окутано сизой дымкой порохового дыма и пыли, поднятой разрывами.

Наши грамотно штурмовали деревню, превращенную немцами в очередной «шверпункт». В атаку шли десять «тридцатьчетверок» и три «КВ». Они двигались зигзагами, делая короткие остановки. Стреляли спокойно, методично, размеренно, без суеты. За танками редкими цепями двигалась пехота. Примерно двести бойцов передвигались короткими перебежками, прикрывая друг друга огнем. Всё это вкупе напоминало слаженную работу какого-то смертоносного механизма.

Из деревни отвечали довольно плотным огнем. Из-за домов, из окон, из огородов били немецкие пулеметы и винтовки — вспышки выстрелов казались длинной мигающей новогодней гирляндой. Откуда-то с фланга по «кавэшке» ударила замаскированная немецкая противотанковая пушка — блеснула яркая вспышка, и… «КВ» неторопливо и величественно продолжил движение — снаряд рикошетил от лобовой брони гиганта, оставив лишь глубокую выбоину. «КВ» развернул башню, нашел вражеское орудие и вторым выстрелом накрыл его позицию.

— Ну, дают наши! — раздался рядом голос Валуева. Он тоже забрался на броню сгоревшей «Праги», встав рядом со мной, и щурился, всматриваясь в поле боя без бинокля. — Красиво работают. Как по учебнику.

— Танкисты — молодцы, — добавил Хуршед, неведомым образом оказавшийся с другой стороны от меня. Его орлиный глаз безошибочно оценивал обстановку. — Грамотно гасят огневые точки! Большинство попаданий не в стены, а в окна. Хотя стены таких хибар — плохая защита от трехдюймовых снарядов.

— А пехота не зевает, — вставил Алькорта, присоединившись к нашему импровизированному наблюдательному пункту. — Смотрите, на правом фланге уже к самым домам подобрались. Сейчас гранатами забросают.

Так и произошло. Несколько бойцов кинули гранаты в окна крайнего дома и после взрывов ворвались внутрь. Мне показалось (хотя это была причуда воображения), что я слышу оттуда одиночные контрольные выстрелы.

Бой достиг своей кульминации. Холм дымился и гудел от разрывов и стрельбы. Немцы дрались отчаянно, понимая, что отступать некуда. Но наши давили массой, огневой мощью и грамотными действиями.

Пехотинцы прорвались к домам еще в двух местах, а пара «тридцатьчетверок» подобралась на пистолетную дистанцию и расстреливали пулеметные гнезда в упор. Сопротивление немцев стало разрозненным, беспорядочным. Огонь ослабевал. Исход дела был предрешен. Это была уже не оборона, а агония. Русская пехота, уловив момент перелома, поднялась в полный рост и с громовым «Ура!» ворвалась в деревню.

Я опустил бинокль. Ладони у меня были влажными, во рту пересохло от напряжения, сердце билось часто-часто. Я увидел не абстрактный бой, а кровавую, тяжелую, но грамотную работу стойких, храбрых и чрезвычайно опытных бойцов, научившихся за несколько месяцев чудовищной бойни, крушить поганую немчуру профессионально, с умом, с минимальными потерями.

— Всё, — тихо сказал Валуев, спрыгивая с брони на землю. — Сейчас деревню зачистят, и колонна двинется дальше.

Мы молча пошли назад, к нашему «Ситроену». С холма еще доносились отдельные выстрелы, но главное было позади. Я обернулся и в последний раз посмотрел на дымящуюся деревню. В воздухе, помимо запаха гари и пороха, теперь витало еще одно чувство — непоколебимой уверенности в том, что мы неизбежно побьём фашистов. И ничто нас не остановит.

Прошло довольно много времени, почти час, прежде чем колонна начала оживать — первыми взревели дизели танков в голове, за ними запустили двигатели грузовики. Но до хвоста, где мы стояли, очередь еще не дошла. Я стоял, прислонившись к нагретому солнцем крылу пикапа и бесцельно глядел на небо. В ушах стоял звон, а перед глазами все еще стояли картины штурма — разрывы снарядов, бегущие цепи пехоты, грохочущие стальные чудовища.

Из состояния внутреннего созерцания меня вывел спокойный, чуть хрипловатый голос, прозвучавший прямо за спиной:

— Ну что, воин, как тебе наше скромное представление?

Я обернулся. Передо мной стоял высокий, сухощавый мужчина в форме батальонного комиссара. На его лице с крупными, добрыми чертами и умными, чуть усталыми глазами играла легкая, почти мальчишеская улыбка. Это был Аркадий Петрович Гайдар. Для всей страны — знаменитый детский писатель, автор повести «Тимур и его команда». Для нашей группы — начальник особого отдела, человек с холодным умом и твердой рукой. А для меня — еще и добрый старший товарищ, с которым мы успели несколько раз тесно пообщаться.

— Аркадий Петрович! — я выпрямился, машинально поправляя комбинезон и ремни.

— Вольно, вольно, Игорь, — он махнул рукой, и его улыбка стала шире. — Не тянись, здесь не парад. У меня парочка вопросов, как у корреспондента газеты. Ну, по совместительству, хе-хе… Ты как, видел штурм Новомихайловки? Оцени работу товарищей.

— Видел, — кивнул я, чувствуя, как волнение постепенно уходит. — Очень грамотно. Как по