Дневник времён заразы - Яцек Пекара Страница 12

— Верно, — согласился я с ним. — А что дальше?

Аптекарь фыркнул.

— Я знаю многих таких мужчин, которым этих двух занятий: еды и совокупления, хватает на всю жизнь, так что не думаю, чтобы этот парень, натура более чем простая, захотел чего-то большего.

— Вероятно, вы правы, — согласился я с ним.

— А заметьте также, — он поднял руку, — что женщины, пусть даже и совсем простые, в отличие от самых примитивных представителей нашего пола, обычно хотят от жизни большего, чем только потребление и совокупление. — Он умолк и покачал головой своим мыслям. — Именно так, говорю вам, женщины как-то совсем другие, что аж диву даешься порой, что мы — вид, рожденный из одной и той же Божьей воли…

— Я слышал, как альпийские горцы утверждают, что праматерь Ева была сотворена вовсе не из ребра праотца Адама… — намекнул я.

— Да? — заинтересовался аптекарь. — А из чего же?

— Говорят эти горцы, что пес похитил ребро Адама и, держа его в пасти, почти сумел сбежать из Рая, но Господь Бог успел еще захлопнуть врата и таким образом отрубил псу кончик хвоста. Так что, волей-неволей, создал Еву именно из этого отрубленного собачьего хвоста, — закончил я.

Баум рассмеялся.

— Невысокого же мнения эти горцы о своих женщинах.

— Похоже, что так, — согласился я с ним.

Каменный дом, в котором Йонатан Баум устроил аптеку, стоял в переулке, укрытый от городского шума, что означало, что в него нельзя было войти прямо с улицы, но, видимо, аптекарь и не рассчитывал на случайную клиентуру, а намеревался привлечь людей состоятельных, которые бы прекрасно знали, зачем приходят.

— Квартира у меня над самой аптекой, — пояснил Баум. — Чтобы за всем присмотреть как следует.

— Вы наняли помощника?

Он кивнул.

— Пока что, как я вам говорил, у меня только сторож. Но я жду людей, которые должны прибыть из Кобленца.

Он сильно заколотил в дверь.

— Черт его знает, есть ли он внутри, — мрачно пробормотал он. — А что мы сделаем, если его не будет? — озаботился он. — Вернемся к «Козлику»?

— Воля Божья, — ответил я.

К счастью, нам не пришлось ломать голову над тем, что делать с собой в случае отсутствия сторожа, так как после нескольких сильных ударов и пинков (а кулаки и ноги у Баума, как я заметил, были довольно сильными) мы услышали ворчливый голос, шарканье, а затем кто-то начал громко и уже отчетливо проклинать нас паршивыми содомитами, вшивыми обезьянами, сукиными сынами, чертовыми выродками, облеванными свинопасами и прокаженными потаскухами. Баум слушал это, и на щеки его выполз румянец, конечно, не от стыда, а от возмущения. Ну и, видимо, он не был до конца уверен, как я отреагирую на такой поток грязной брани. На самом же деле меня это нисколько не волновало, потому что с какой стати меня должно было волновать, что говорит какой-то старый сторож, который даже не знает, кого проклинает.

Наконец, когда сторож встал у самого порога, Баум сильным, но язвительным голосом объяснил ему, кто ждет открытия двери. Если он думал, что сторожа это тронет, он сильно ошибался. Старик, правда, впустил нас внутрь, но пробормотал лишь, что уже поздно, и порядочные люди в такое время спят в своих постелях, а не шляются по улицам, как какие-то проходимцы, особенно когда они — уважаемые инквизиторы и аптекари. А потом, когда он закончил, просто вручил ключи Бауму, повернулся и ушаркал вглубь дома.

Мой спутник покачал головой, но ничего не сказал, понимая, видимо, что никакие слова ничем не помогут. Он тщательно запер дверь, проверил, плотно ли прижаты засовы, и махнул рукой.

— Хотите осмотреться? — спросил он.

— Верю вам на слово, что вы не делаете ничего противозаконного, — гладко ответил я.

— Тогда войдите, прошу, отдохните после прогулки по городу. У вас есть еще бутылочка?

— Даже две, — ответил я.

— Ха. Негоже вам возвращаться через весь город с тяжестью, правда? — просиял он.

— Я тоже считаю, что эти фляги нужно опорожнить, — согласился я с ним. — А то еще разобьются, и будет беда…

— Конечно, если хотите, можете спать у меня, — сердечно сказал он. — Кровать у меня пока только одна, но я с радостью вам ее уступлю. Для меня даже тюфяк на полу будет лучше, чем эти ваши подлые подземелья.

Я фыркнул от смеха.

— О, господин Баум, вы еще не видели по-настоястоящему подлых подземелий, раз уж наш удобный курорт так некрасиво обзываете. Но желаю вам также, чтобы вы никогда не убедились в том, что есть места хуже вейльбургской камеры.

— Эх, — только и вздохнул он, а потом тряхнул головой и посмотрел на свои плечи, туловище и ноги таким взглядом, словно видел их впервые в жизни.

— Дайте мне минутку, мастер Маддердин, чтобы я переоделся. А если за это время вы откроете бутылки и нальете нам обоим вина, то окажете миру большую услугу.

Баум исчез на мгновение, и действительно, с переодеванием он управился очень быстро. Впрочем, ему ведь не нужно было наряжаться.

— Вы говорили, что наймете каких-то помощников? — спросил я.

— О да, — ответил он. — Вернее, уже нанял. Потому что подмастерье и ученик должны быть здесь через день-два. Хорошие парни, я их давно знаю. — Он покачал головой. — Потому что знаете, как в моем ремесле. Человек должен следить не только за тем, чтобы помощник его не обворовал, но и чтобы он не отравил клиентов, смешивая не те микстуры. Или подавая не то лекарство, не тому, кому нужно. Потому что тогда вместо довольного клиента можно получить клиента разгневанного. Или даже труп.

— Неприятное дело, — констатировал я.

— Да уж, неприятное, — согласился он со мной. — Тем более что можно потерять репутацию, состояние, а если дела пойдут плохо, то и свободу или жизнь.

Я внимательно на него посмотрел.

— По каким причинам вы переехали… — я запнулся. — Ах да, я не расслышал, в каком городе вы практиковали ранее.

— В Кобленце, — спокойно сказал он. — И там как раз остался мой брат, в нашей общей аптеке. Эта здесь тоже принадлежит нам обоим, и, даст Бог, мы откроем третью, если только счастливая судьба и опыт позволят нам найти честного компаньона.

— Значит, вы работали в Кобленце… Что ж, переезжая к нам, можно сказать, что из большого озера вы перепрыгнули в мелкий пруд, — заметил я.

— Везде можно заработать деньги, — сказал он. — Иногда меньше, иногда больше, но везде. И нет плохих мест для торговли, есть только плохие купцы.

Конечно, он преувеличивал, потому что трудно представить себе, чтобы человек, желающий заработать большое состояние и снискать славу,