Спасибо деду за победу - Федька Щусь Страница 12

По ходу дед, намолчавшийся за десятилетия тоталитарной сталинской диктатуры, решил теперь излить на Виктора Борисовича все свои соображения о сущности власти, свободе воли и прочих интересных, но явно не своевременных вещах. Виктор Борисович, хлюпая не до конца просохшими носками, сомнамбулически тащился вслед за разглагольствующим дедушкой в сторону обещанного болота и ностальгически вспоминал родной XXI век с его цифровым концлагерем, гибридными войнами и прочими пандемиями. Ах, как же можно было не ценить все эти прелести! Только тот, кто был весомо, грубо и зримо вырван из уютного XXI века и вышвырнут прямиком в кошмар Второй Мировой - мог по-настоящему оценить, как там хорошо, в будущем …

Глава 10. Проходит болото пехота.

Так, с разговорцами, и дошли незаметно до места назначения. Унылый ивняк, забитый понизу не менее унылым кустарником, раздался вдруг в стороны - и открылась перед путниками ширь несказанная. Покрытая почерневшим снегом и ноздреватым льдом, с торчащими кое-где низкорослыми кривыми берёзками. Дед, прервавшись на полуслове, метнулся куда-то вбок - и тут же вынырнул обратно с длиннющей гибкой лесиной в руках. «Иди точно за мной, Витёк ... след в след иди. В сторону рыпнешься - потопнешь» На этой оптимистической ноте дед с лесиной наперевес метнулся на штурм шири. Тыкая перед собой и в стороны так энергично, как-будто пытался загарпунить крокодила, дед бодро зашагал в сторону одному ему известной цели. Виктору Борисовичу ничего другого не оставалось, как, поддёрнув на спине рюкзачок, последовать вслед за родственником.

Впрочем, хлюпать по ледяной жиже довелось им недолго. Дед вдруг застыл на месте. Потыкал дрыном перед собой, и по сторонам. И неожиданно - второй раз за последнее время - разразился длинной матерной тирадой. И в голосе его не было слышно ни злости, ни азарта - лишь усталость и отчаяние.

Виктор Борисович от такого афронта аж подскочил, чавкнув и без того мокрыми насквозь берцами в чёрной болотной воде. «Дед, ты чего? Что случилось?» - «Хреново дело, Витёк. Растаяло болото. Внизу лёд был, держал. А теперь растаял. Не пройти нам!» - «Ааа ... а что делать теперь?» - «Вертай взад. Выходим откуда пришли, а там будем думать».

Виктор Борисович дисциплинированно развернулся через левое плечо на 180 градусов и пошлёпал по своим же, не успевшим ещё затянуться следам «откуда пришли». Дед, судя по доносившимся из-за спины звукам, зашвырнул дрын куда-то в сторону и матерясь сквозь зубы последовал за внучком. «Вот и укрылись на болоте» - вертелась в голове Виктора Борисовича одна и та же банальная и совершенно бесполезная мысль.

Выбравшись «откуда пришли», не сговариваясь упали на только-только начавшую оттаивать землю. Немного отдышавшись, Виктор Борисович, не сдержавшись от напора эмоций от всей этой дурацкой беготни по 1942 году, возопил: — «Дед, это что же, мы так всю войну и будем бегать?» Дед с ответом не торопился. Повертелся с боку на бок. Пожевал пошлогоднюю травинку. И раздумчиво и даже флегматично ответил: — «Будем, Витёк. Будем бегать. Потому полежим сейчас и побежим. Вправо побежим и влево побежим. Нам-от штойко надо сейчас? Нам-от надо тебя до наших доставить. Потому бегать будем. Отдыхай пять минут, и пойдём».

Сказать что Виктор Борисович был зол - это было бы неправильно. Виктор Борисович был супер-зол. Экстра-зол. У него болело всё. Нет, не так - у него болело ВСЁ. Болели дико натёртые в промокших насквозь берцах ноги. Болела напрочь отбитая драгоценным и судьбоносным рюкзаком спина. Болела расцарапанная до кровавых брызг ветками физиономия. И болела - возможно, от переизбытка кислорода середины пасторального XX века - голова, в которую нет-нет, да и закрадывалась крамольная мысль: — «А может, в застенках гестапо не так уж и плохо? Может лучше того ... как мальчик Коля из Уренгоя? Я ведь пиво люблю ... если добровольно сдамся, баварское хлебать буду вдоволь ...»

Надо заметить, что в молодости своей, пришедшейся на смутные времена начала 90-х, Виктор Борисович не то чтобы был активным националистом, нисколько ... но тем не менее - сочувствовал в глубине души всяким РНЕ, и даже два раза намалевал «звезду Богородицы» на стене собственного дома - благо в те времена можно было свободно и безнаказанно рисовать что угодно где угодно ... вот и сейчас в отупевший от всей этой бессмысленной беготни мозг разомлевшего на апрельском солнышке Виктора Борисовича заплывали совершенно нелепые мыслишки и картинки ... «а если фрицам сдаться ... расскажу как и что ... назначат Москвой руководить ... потом Британию разбомбим ... потом Америку ... потом ....»

От этих позорных пораженческих идей задремавшего было Виктора Борисовича весомо, грубо и зримо отвлекли сразу два момента. Первый - ворвавшийся в ставший за последние часы очень чутким слух тот самый лай чёрных адских бестий - ещё очень далёкий, но уже порождающий во снах кошмары. И второй - намного более материальный толчок в бок.

Разлепив глаза, Виктор Борисович увидел склонившееся над ним озабоченное лицо деда. «Наташа, вставай, мы всё уронили» - пролепетал не до конца прочухавшийся Виктор Борисович. «Штой-ко? Какая ещё Наташа? Баба твоя штоль?» - «Забей, дед» - простонал Виктор Борисович, облокотясь на локоть и мотая головой, пытаясь выгнать из головы остатки сна. - «Что опять? Бежать надо?»

- «Надо, Витя. Фриц опять лес чешет. Пойдём вдоль болота. Может оторвёмся».

- «Дед, а давай я тебе всё отдам, и ты товарищу Сталину передашь. А я полежу пока» - сил не было от слова совсем. Не хотелось уже ничего. Ни подвигов, ни побед, ни парижанок. Лежать бы здесь и лежать. Слушать пение птичек. В конце концов - война-то эта давно закончилась. За четверть века до его рождения. Это дедова война. Пусть дед и воюет. А он здесь полежит. Немцы - нация цивилизованная. Вот в: — «Кризисе жанра» он в 90-е с немцами бухал - и нормально всё было, никто его на абажуры не шкурил. И друг Колян сколько раз в Германию ездил на промышленные выставки, и в Кёльне был, и в Гейдельберге - и тоже на мыло не пустили его.

И спать, и спать ... и видеть сны …

Сны смотреть не