Спасибо деду за победу - Федька Щусь Страница 11

кержак. За едину букву в титле Исусовом удавить готов был и сам удавиться. И власть потому не любил. И царску власть, и советску. Всё говорил - мол, сатанинска власть, сатанинска! А того не понимал, што даже власть неправедная - лучше чем совсем без власти-то. Он всю жизнь в лесу прожил, колесу молился. А я вот видал, как оно - без власти когда. Насмотрелся в 17-м годе-то».

После этой тирады дед впал глубоко в какие-то свои воспоминания. Виктор Борисович некоторое время наблюдал за отголосками бурь давно минувшего смутного времени, проносившимися по лицу деда. После чего, деликатно кашлянув, решил продолжить беседу: — «Ну а прадед-то что же?»

«Батька-то?» - вынырнул дед на поверхность из реки времени - «Батьку совецка власть долго прощала. Мы же ить не кулаки какие были - из трудового крестьянству. Он и в гражданскую с белыми путался. И в коллективизацию всё агитацию пущал. Всё ему совецка власть прощала ...»

«А дальше?» - «А он, дурак старый, первого мая 36-го года в клуб-от колхозный пришёл, прилюдно совецку власть обматерил и на патрет товарища Сталина плюнул! Ну тут уж конешно пощады не было ему. 10 лет дали да в Буреполом отправили. А в Буреполоме долго-то не живут ...»

«А ты что?» - «А я што? Я в ту пору колхозными лесинами в Устюге торговал. Назад-то едем, а на околице нас Сёмка встречает. Сёмка - председатель сельсовета наш. Мы с ним вместе в гражданскую Деникина долбили. Сёмка меня в сторону отвёл и говорит - мол, не ехай в деревню-то, батьку твоего за агитацию гэпэу забрало. Ехай на Пижму в леспромхоз: — «Сталинский путь», там братенич мой бригадиром, возьмёт тебя на лесоповал в артель».

«Ну а ты что же?» - Виктор Борисович аж вытянулся в сторону деда, увлечённый семейной историей - «А што я? Мне за отца на цугундер идти неохота было. У меня Андрюшка отрок да Борька с Зинкой пешком под стол ходят. Пошёл - пошёл я лесом, да до той Пижмы и дошёл. Три года там в артели лес валили и на шабаш деньги делили, а я Аксинье с земляками отправлял. А уж в 40-м, как поутихло всё, обратно домой вернулся. А дружок Сёмка поди воюет где-то нонче, ежели живой. Он перед войной-то хорошо поднялся - второй секлетарь райкому нашего стал, воной как. Нонче комиссар поди где».

«Ну и как тебе после всего этого за ту самую советскую власть воюется?» - ехидно не удержался от провокационного вопроса Виктор Борисович (слушание с 10-летнего возраста: — «Голоса Америки», Сёвы Новгородцева и прочих «вражьих голосов» из подкорки мозга поколения Виктора Борисовича вышибить невозможно было ничем, даже атомной войной, даже нахождением в окружении 1942 года - уж такое что выросло, то выросло!)

Деда как-будто кнутом хлестнуло от этого вопроса. Выпрямилась спина, до того вальяжно возлежавшая на дарах весеннего леса. И глядя прямо в глаза потомку, дед тихо и проникновенно сказал: — «А про это, Витя, мы с тобой опосля победы поговорим. Доживём ежели».

«А как же ...» - начал было опять неугомонный Виктор Борисович. И тут же заткнулся. Потому что где-то далеко - на грани слышимости - родились и докатились до них звуки, совершенно не характерные для весеннего леса. Частое «тух-тух-тух», похожее на стрёкот ножной швейной машинки, на которой когда-то любила побаловаться шитьём Виктора Борисовича тётя Маша. А на это «тух-тух-тух» накладывались редкие и чёткие сухие щелчки - так когда-то, в благословенные 70-е его детства, щёлкал кнутом деревенский пастух, загонявший корову Зорьку на двор бабушки Аксиньи.

Виктор Борисович и глазом не успел моргнуть - а дед уже был в вертикальном положении и с трёхлинейкой наперевес. «Это что ...» - прошипел Виктор Борисович, пытаясь встать и оскальзываясь ладонью по мокрой глине (что это с ногами? почему так болят?)

Дед, махнув рукой, сказал: — «Наши где-то на фрицев нарвались ... слышишь - фриц из шмайсера поливает ... (тух-тух-тух)… а это наш из винтаря садит" (хлышь ... хлышь ...)»

Виктор Борисович, бестолково заметавшись по прогалине как дерзкая разведчица, возопил: — «Дед, надо же нашим помочь! Пошли туда!» «Сядь уже ... Аника - воин!» - отреагировал дед. И, видимо что-то углядев на лице внука, решил успокоить: — «Ты, Витя, не геройствуй. Героев у нас и без тебя хоть жопой жуй. Башкой думать некому, а героев навалом». Тут дед вдруг длинно и очень витиевато матерно выругался, что - как успел заметить Виктор Борисович - вообще было для него нехарактерно, матерщиной дед не баловался. Видать у деда отношение к героям и героизму почему-то существенно отличалось от отношения Виктора Борисовича.

- «Ничем ты им не поможешь, Витёк. До боя несколько вёрст. Пока ты туда дойдёшь - либо они оторвутся, либо умрут, либо в плен попадут» - продолжил дед просветительскую деятельность.

И правда - щелчки трёхлинейки на фоне татаканья фрицевских шмайсеров становились всё реже и реже. Вот раз ... вот ещё раз ... и всё. В лесу опять воцарилась тишина - естественная тишина птичьих трелей и просыхающей земли. Дед скинул с головы свой лохматый треух и быстро - быстро закрестился своим допотопным двоеперстым знамением, зашептал что-то себе под нос: — «Царствие небесное ... со святыми упокой ... за веру и Отечество убиенных ...» После чего, водрузив лохматую блоховозку обратно на седой ёжик, подхватил винторез на левое плечо и решительно сказал: — «Пошли, Витя, пора. Они скоро здесь будут».

Шли на этот раз особо не торопясь - видимо дед посчитал, что и в этом темпе уйдут от отвлечённых скоротечным боем фрицев. Дед, похоже, на привале оттаял и хотел продолжить беседу. А Виктор Борисович был только рад - он дожил уже до того возраста, когда семейные предания более интересны чем мечты о будущем («да и какое будущее у меня может быть в окружении в 42-м?» - мелькнула сразу же старательно изгнанная из головы Виктора Борисовича мысль)

- «Вот ты, Витя, на вашу буржуйскую власть жалишься. Мол, сучья она власть. Обижает мол вас» - втягивало деда всё глубже и глубже в совершенно не соответствующую текущему моменту экзистенциальность. - «А ты думаешь, совецка-то власть, которую ты так хвалишь, народ не обижала? Всяко бывало, Витёк. Власть - она ведь не для того, чтобы народ-то баловать. Власть - она чтоб не поубивали друг друга. Вот хоть батюшку Алесандра Фёдорыча