Память тела - Михаил Наумович Эпштейн Страница 44

– Нет, так не пойдёт, – в очередной раз она отклонила его вариант.

Угрюмо и надменно замолчала. Рыжеватые волосы с медным отливом. И вдруг он почувствовал острейший укол желания. В очередной паузе, когда работа опять застопорилась, он вдруг набрался смелости – и бросился как в омут.

– Можно поделиться гипотезой? Бывает, что накипит на душе, и весь свет не мил, и тогда вспоминаешь о роскоши простого человеческого общения. Помните у Пастернака: «Роскошь крошеной ромашки в росе, / Губы и губы на звёзды выменивать!»? Представьте, что мужчина обратился бы к женщине с большой человеческой просьбой. Он знает, что безразличен ей, и этим она ему особенно дорога; пусть такой и останется, бросит ему частицу себя с презрением, как подачку. Могла бы она ему ответить: «Если уж так хотите, вот, пожалуйста… а мне всё равно. До такой степени, что я и противиться не буду. Отговаривать, объяснять – себе дороже»?

Она усмехнулась и задумалась.

– Если уж очень безразличен, то могла бы. Вспоминается Ахматова: «Когда душа свободна и чужда медлительной истоме сладострастья…»

Поправила рукой волосы. Загадочная улыбка. Вопросительный взгляд.

– Да, здесь.

Она подошла, приподняла подол, сбросила трусики и села к нему на колени, выгнувшись и запрокинув руки за голову. Выставила вперёд груди, небрежно полуприкрытые свободной блузкой. Уселась на него как на медицинский прибор или спортивный снаряд. Чуть-чуть поёрзала, как будто выполняя предписанное упражнение. Холодно, с ленцой, отвернувшись и безучастно разглядывая стену. Её коленки двигались при этом машинально, будто она сбегала со ступенек или скакала через верёвочку, даже не замечая, что делает. И от этой её лени, от равнодушных поёрзываний он почти мгновенно кончил так горячо и порывисто, что она чуть с него не слетела. Извинился. И почувствовал, что хочет ещё сильнее.

Она удивилась, пожала плечами и опять присела, всё так же безучастно поёрзала. Но он держался крепко, наливался силой в ответ на её равнодушие. Она опять заскользила, с презрительно-отсутствующим видом, как бы поторапливая его, чтобы поскорее с него соскочить; но он всё глубже заходил в неё. Бретельки соскользнули с её плеч, груди покачивались перед его лицом, чуть обвисшие и тоже как будто ленивые, тяжёлые, со вздутыми крупными сосками… И вдруг он почувствовал её участие. Она ещё круче выгнулась, почти касаясь грудями его лица, запрокинула назад голову, а колени её напряглись и сжали его бёдра. В её скольжении всё ещё чувствовалась небрежность, но уже намеренная. Неохотно, отстранённо, с ленцой, но уже явно заигрывающей, ускользающей – и зовущей к погоне.

«Только бы не сдаться, пусть придёт первая», – думал он, стараясь и себя настроить на такую же ленивую волну, расслабленность, безучастность.

Вдруг она охватила его голову, прижала к себе и расплющила груди о его лицо. Под его губами оказалась ложбинка, которую он лизнул, – чуть солёный вкус и ореховый запах. Она положила его руки себе на бёдра, чтобы он ещё глубже в неё вошёл. Завершила сильными толчками, к которым он хотел добавить свои, – но решил сберечь до возможного нового захода.

Она продолжала восседать на нём, слегка обвиснув всем телом и уткнувшись лицом в его шею. Когда он попытался погладить ей волосы, она отстранилась, встала, поправила бретельки и молча вышла из комнаты. Он решил, что она не простит ему своей капитуляции – и всё кончено…

Но через несколько минут она вернулась. Легла боком на пол, подложив себе под голову неведомо откуда взявшуюся подушку. Он прилёг сзади и редкими, медленными толчками входил в неё, а она, отвернувшись, почти не двигалась ему в ответ. Их обуяла такая лень, что они не заметили, как закончился рабочий день и в коридоре послышались шаркающие шаги уборщицы.

* * *

На следующий день, быстро покончив с документом, они сидели за тем же столом и с увлечением писали совместную статью «Загадка холодного эроса» – в основном на пушкинском материале.

Он говорил, она записывала:

Холодный эрос – это взрывчатая смесь: эротическая одержимость сочетается с эмоциональным отчуждением. В отличие от животной сексуальности, человеческий эрос растягивает наслаждение, превращая его в бесконечную игру притяжения и отталкивания. Безучастность одного партнёра воспринимается как вызов, подстёгивающий другого. У А. С. Пушкина в стихотворении «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…» с предельной ясностью выражена эта фригидомания великого поэта и страстного любовника. Наталья Гончарова была ему дорога и желанна именно своей сдержанностью и отстранённостью:

…Ты предаёшься мне нежна без упоенья,

Стыдливо-холодна, восторгу моему

Едва ответствуешь, не внемлешь ничему…

Она говорила, он записывал:

О том, что эротика холода – не случайность у Пушкина, свидетельствует и «Евгений Онегин». Именно холодность и отстранённость Евгения разжигает чувства к нему у Татьяны, и потом, в Петербурге, точно так же холодность, невозмутимость и недоступность Татьяны разжигают чувство Онегина к ней.

Нельзя согласиться с Михаилом Гершензоном, который в своих известных книгах «Мудрость Пушкина» и «Гольфстрем» приписывает поэту «обожание огня и отвращение к холоду». Какая нелепость! Это Пушкин испытывал отвращение к холоду?! «Здоровью моему полезен русской холод; / Легко и радостно играет в сердце кровь, / Желания кипят – я снова счастлив, молод…» Пушкин гораздо менее наивен, чем его учёный толкователь, и понимает, что максимум жизненности – это именно контраст огня и холода: высшая эротика вбирает в себя противоположный полюс. В самом Пушкине было слишком много огня, чтобы он не испытывал наибольшего влечения именно к холоду: «Как жарко поцелуй пылает на морозе!»

Так они писали, чередуясь, почти без помарок. Он предложил сесть опять ближе друг к другу, то есть к предмету изучения. «Глубже в него проникнуть…» Но она так увлеклась, что в ответ только нетерпеливо повертела ручкой и погрызла её кончик.

…Недаром в тантрических и даосских практиках задержка оргазма – способ достижения духовного просветления и продления жизни. Холодный эрос – такая же стратегия усиления игры потенций, но не ради каких-то посторонних целей, а ради торжества самого эроса как высшего из искусств. Эстетическая задача – обнажить форму ради неё самой, её продлённого, самоценного восприятия… Существенна и политическая составляющая. Фригидность может стать орудием доминации. Казалось бы, более страстный господствует – на самом деле именно менее вовлечённый оказывается в доминантной позиции, что утверждает новую роль женщины, которая по традиции рассматривалась как подчинённая. Лень – самое искусительное орудие власти… Холодный эрос – это путешествие в глубины собственного Я, исследование