Память тела - Михаил Наумович Эпштейн Страница 42

Среди тех, кого волновала Марина, Дан был далеко не самым заметным. Но у него была одна привилегия. Они были на «ты», потому что вместе учились в университете, правда, на разных отделениях: она – на английском, он – на прикладной лингвистике. Они вращались в разных компаниях, почти не пересекались. А когда года два спустя он встретил её в ИНИ как коллегу, она уже выросла в ту удивительную женщину, которую все мужчины, ещё не равнодушные к таким чарам, боготворили.

Всё шло своим чередом; женщина не отвечает за чувства мужчин, если сама на них не отвечает… И если бы не случайный разговор, жизнь повернулась бы иначе. Точнее, не повернулась бы, а продолжала свой бег по избитой колее.

Как-то в обеденный перерыв в институтской столовой Дан разговорился с Игнатьевым, шефом отдела физики и в своём деле немалой величиной. Ещё не так давно разработки этого отдела гремели на весь институт и даже по всей стране. Мультиверсум, гениальный Эверетт, квантовые эффекты, принцип нелокальности, кот Шрёдингера, живой или мёртвый… Дан полюбопытствовал, как лично он, Игнатьев, в те героические дни успевал добыть и переработать столько информации по самым горячим следам мировой науки?

Игнатьев усмехнулся:

– Были хорошо налажены переводы. Переводилось всё, что мне было нужно.

– А в нашей институтской библиотеке этих источников не было?

– Не было.

– Переводила Марина? Лично для тебя?

– Ну что теперь греха таить…

– Повезло тебе!

– Ну, знаешь… Личный спецхран.

И Игнатьев пошловато улыбнулся.

– И как долго был открыт этот спецхран?

– Пару лет, а может, и дольше.

– А потом закрылся?

– Закрылся. Но и актуальность проблемы для нас исчерпалась… Потому что перескочила наша страна в совсем другой мир. Не квантовый, а… конфликтовый. Какой там Хью Эверетт, когда у нас своих проблем выше Эвереста…

И Игнатьев стал скучно рассуждать о том, как урезаются расходы на науку.

Дан вернулся в свой крошечный кабинетик… С кем? – с Игнатьевым?! С этим… с этим… Он вдруг физически ощутил боль в сердце и потёр себе грудь. Ночь не спал и довёл себя, как говорилось в институте, до состояния плазмы.

Хотя Марина проводила на рабочем месте только день в неделю, с ней можно было связаться и в другие дни: забежать к ней домой или посидеть в близлежащем сквере и там что-то срочное перевести, обсудить. Дан ей позвонил и попросил о встрече. Была середина осени, зелёные листья мешались с жёлтыми, и растрёпанные листья клёнов уже бесстыдно багровели среди холодных полутонов.

Расположились у неё в квартире на кухне. Он никак не мог сообразить, какой уместный вопрос ей задать, а поскольку в голове крутился их давний разговор о частицах, он об этом опять спросил, чувствуя, что теряет нить разговора, ещё его не начав. Как лучше перевести: «запутывание» или «запутанность»? Или, может быть, «перепутанность»?

Марину удивило возвращение к старой теме.

– «Запутывание», – сказала она, – это процесс, а «запутанность» – его результат. Зависит от того, что ты хочешь сказать. А «перепутанность» в переводах встречается редко. Это, наверно, такое состояние, когда всё уже так запуталось, что распутать нельзя, – и засмеялась.

Но, внимательно взглянув на Дана, поняла, что с ним происходит что-то неладное. Губы дрожали, взгляд лихорадочно бегал по стенам.

– Ты с Игнатьевым обсуждала этот вопрос? – спросил он.

– Уже не помню, – ответила она. – Мало ли их было, всяких вопросов.

– Но вообще ты хорошо знаешь Игнатьева?

– Почему я должна тебе докладывать? – Она пожала плечами. И вдруг осеклась: – Что с тобой? – спросила тревожно.

– Ты? Ты! – запнулся он. – Ладно, больше не будем об этом.

И вдруг его захлестнули рыдания. С каждым тяжёлым всхлипом он пытался взять себя в руки, но от этого его только сильнее трясло. «Ты! Ты! Ты!» – вырывалось у него и вновь тонуло в рыданиях. Он изо всех сил сдерживал слёзы, но они лились потоком. И при этом раздавался пронзительный писк с присвистом, переходящим в завывание. Как он был отвратителен сам себе! А главное, судороги охватили голову, плечи – не унять.

– Что с тобой, миленький? Тебе плохо? Ради бога, успокойся!

Она крепко обняла его и прижала к груди. Уткнула его плачущее лицо в ту самую грудь, таинственность которой ему и многим не давала покоя. Там ощущались движение и сила. И вдруг ему стало удивительно хорошо, отчего он ещё сильнее заплакал, но это уже были слёзы освобождения, прощания с горем. Да, там была энтелехия, и он прикасался к ней, ощущал её всем лицом, вбирал в себя каждой клеточкой. А она всё крепче прижимала его голову к своей уже мокрой от его слёз груди и шептала:

– Успокойся, миленький!

Потом отпаивала его горячим чаем. Подвела итог:

– Видеть мужские слёзы доводилось. Но не помню, чтобы кто-то так рыдал… Прямо дыру прожёг. Ты вообще такой горячий?

Она разгладила прилипшую к груди кофточку, проверила ладонью, высохли ли у него глаза, лёгкими прикосновениями рук взбила его волосы и поправила свои. Он ещё раз изумился соразмерности всех её жестов.

– Как всё запутанно! – сказала она.

А он, как допущенный к тайнам энтелехии и уже набравшись смелости, вдруг выпалил:

– Запутаться мало. Я хочу перепутаться!

– Ладно, – сказала она, – мне ещё нужно самой разобраться… в деталях квантовой физики. А сейчас иди. Завтра около полудня приходи вон к тем клёнам. Может быть, я к тебе спущусь.

Так и произошло. На следующий день клёны ещё больше побагровели, и она к нему спустилась. А потом он к ней поднялся.

Стволовые клетки

– Зачем ты опять звонишь? – спросила она. – Ведь мы уже договорились, что этого больше не будет.

– Договорились, – подтвердил он. – Не будет.

– Зачем тогда длить это мучение? Ты же понимаешь, что если живое страдает, его лучше сразу убить.

– Я иначе на это смотрю. Такие отношения, как наши, столь редки и драгоценны, что их нужно сохранять какие есть.

– Зачем? Мы же видим, что ничего не получается. У нас разная жизнь.

– Ты знаешь, что такое стволовые клетки?

– Нет, но о них все говорят.

– Это просто клетки. Всякие. Ещё не определились. Как ствол, из которого растут разные ветки. Из них может получиться всё что угодно. Клетки кожи, мышц, нервной ткани, сердца, печени и почек, кроветворные… Любые органы.

– А мы тут при чём?

– Наши отношения – это стволовые клетки. Из них может вырасти всё что угодно. Кто-то вдруг заболеет. Или сойдёт с ума. Или прославится. Уедет на край света. Станет святым. Мы должны быть вместе. Даже на