Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев Страница 42

что противостояние дошло до кровопролития. При этом у него не было никаких сомнений, что протест следовало остановить любыми средствами. «Мне нужно в первую очередь заботиться о том, чтобы прокормить миллиард человек и дать образование нашей молодёжи. Остальное можно делать постепенно, потом», — сказал он. Самым удивительным было то, что он не использовал демагогию, объясняя беспорядки подрывным влиянием из-за рубежа.

Мы договорились, что лидеры России и Китая будут встречаться один раз в год, начиная с визита Ельцина в Пекин в 1992 году, а министры иностранных дел будут обмениваться посещениями дважды в год. Основа добрососедским российско-китайским отношениям была заложена.

К сожалению, уже тогда идея многополярного мире в качестве противовеса доминированию США стала в России достаточно популярной. За изящной формулой на самом деле скрывался призыв объединиться с Китаем против США. К сожалению, рассуждения о многополярности появились и в выступлении российского президента. Он использовал этот термин во время своего первого визита в Пекин в декабре 1992 года. Позднее подобные публичные заявления стали обычными для российских должностных лиц, посещающих Китай. Не удержался от них и я, выступив в подобном духе во время своего визита в Пекин в 1994 году. Скажу честно, поддался раздражению — США упорно отказывались поддержать наши усилия по урегулированию в Боснии.

Но всё же в основном мы старались вырабатывать конструктивную позицию по каждому из конкретных международных вопросов. Иногда мы солидаризировались с китайской точкой зрения или даже согласовывали свою линию с Пекином. Иногда это совпадало с позицией США, иногда — нет. Параллельно мы обсуждали конкретные азиатские проблемы с Соединёнными Штатами и подчас действовали в тандеме с ними. Собственная независимая позиция — право суверенной нации, и Пекин с Вашингтоном понимали это, предоставляя России свободу выбора, так же, как и мы — им. Что я считал опасным и неприемлемым — так это любые попытки создать альянс в этом треугольнике, где бы два государства (в любом составе) объединились против третьего. Я открыто объявил об этом нашим партнёрам и в Вашингтоне, и в Пекине, и в обеих столицах нашёл понимание.

В первой половине девяностых антиамериканизм в российской политике был маргинальным и, я бы сказал, неагрессивным. Никто всерьёз не настаивал на создании антизападного союза с Китаем. И только со временем неосоветские силы окрепли, а сменивший меня на посту министра Евгений Примаков предложил Пекину именно такую стратегию. Я с удовлетворением отмечал, что китайская администрация отнеслась к предложениям Примакова прохладно. Даже во время первого визита в Пекин следующего российского президента Владимира Путина в июле 2000 года пекинское руководство с удовлетворением отмечало, что отношения между нашими странами остались «неконфронтационными и не нацеленными против любой третьей страны». Уверен, что и сегодня для обеих наций важно держаться этой линии.

Между тем Кремль под руководством Путина конфронтирует с Западом гораздо больше, чем в последние десятилетия СССР, и вынужден идти на поклон к Пекину. В отличие от налаженного ещё Советским Союзом экспорта российских товаров, в первую очередь нефти, газа и других природных ресурсов за твёрдую валюту — доллары или евро, — разворот на Восток оказывается проигрышным. Китай привык удовлетворять свои потребности в таких товарах на мировых рынках и покупает у России из милости со скидками и за юани, не являющееся твёрдой валютой. Он не берёт на себя никаких союзнических обязательств и не признаёт аннексии Крыма и так называемых новых территорий, но подталкивает Кремль к войне в Украине и изоляции от Запада. В итоге Россия попадает в растущую зависимость от Китая и превращается в разменную монету в его торге за уступки Запада, который является для Пекина несравненно более весомым партнёром-соперником в экономической и политической игре.

Япония: договоры отложены

Как я уже писал, Борис Ельцин придавал большое значение экономическим и культурным связям с Японией, справедливо видя в них не только актуальный, но и долгосрочный экономический и политический интерес России. Токио, в свою очередь, искренне приветствовал появление на карте мира демократической России. Однако между нашими странами всё ещё не был заключён мирный договор, и это блокировало масштабное сотрудничество. Важнейшей проблемой оставался статус четырёх Южно-Курильских островов, которые японцы называют «северными территориями». Япония считала и считает, что четыре острова были нелегально захвачены Советским Союзом в 1947 году, и решительно требует их возвращения.

Это самый неразрешимый спор из всех, унаследованных Россией от советской системы. Да, были у нас территориальные проблемы и с Китаем, но они не выглядели такими острыми. Пекин выбрал ненапряжённый, долговременный подход к этой проблеме, и мы договорились спокойно искать решения. Токио же явно торопил события.

Во время контактов с японцами мы не раз повторяли, что Россия будет уважать все соглашения и обязательства СССР, включая японо-советскую Совместную декларацию 1956 года, которая восстановила дипломатические отношения между двумя странами, признала «территориальный вопрос» и обещала передачу двух островов Японии после подписания мирного договора. Правда, из тактических соображений российская сторона предпочитала не упоминать совместную декларацию в публичных заявлениях, сохраняя возможность использовать её как специальную уступку, возможно, на высшем уровне. При этом мы были готовы создать рабочую группу для поисков оптимального решения. И надеялись, что наша лояльная позиция сделает возможным серьёзное экономическое сотрудничество. Прежде всего мы рассчитывали на весомые инвестиции в районы Дальнего Востока и Сибири.

Однако японцы настаивали на приоритетном решение территориального вопроса. Это вызвало, на мой взгляд, не вполне оправданный подъём ожиданий в Японии и беспокойство в России. Появились сообщения, что японские спецслужбы якобы пытались использовать послесоветский хаос и, «стимулируя» кое-кого из ближайших помощников Горбачёва, а потом и Ельцина, поспособствовать ускоренному решению территориальной проблемы. Возможно, так и было. Но ни советские, ни российские официальные лица, на которых воздействовали подобным образом, не имели понятия о сложности этой проблемы и не были в курсе наших дипломатических усилий. В результате они публично давали невыполнимые обещания, которые японцы, в свою очередь, воспринимали как официальные обязательства Российской Федерации. Всё это вызвало мощную волну критики со стороны коммунистов и националистов, которые вновь заговорили о предательстве интересов России.

Ельцин подливал масла в огонь — он так и не смог занять твёрдую позицию по этому вопросу. Как обычно, он использовал парламентские слушания не для того, чтобы объяснить политику своей администрации, а чтобы собрать побольше мнений. За месяц до своего визита в Токио, намеченного на 14 сентября 1992 года, российский президент заявил, что на его рабочем столе находятся двенадцать предложений из разных источников. И добавил, что свою собственную позицию он изложит