Сокровенный храм - Морис Метерлинк Страница 23

к мистической грусти, для того чтобы сократить область того, что может быть объяснено, если мы более пристально займемся изучением человека и природы вещей. Надо бы ссылаться на тайну и ограничиваться сопровождающим ее безропотным молчанием лишь в те минуты, когда ее вмешательство в жизнь человека по истине чувствительно, разительно, субъективно, разумно, нравственно и несомненно; а вмешательство ее, таким образом ограниченное, случается гораздо реже, чем это думают. До тех пор, пока эта тайна не обнаружится, нельзя останавливаться, опускать глаза, покоряться и безмолвствовать.

Царство материи

I

Несмотря на весьма естественное желание человека найти во вселенной одобрение своим добродетелям, нам пришлось признать в предыдущем этюде, что ни небу, ни земле нет ни малейшего дела до нашей нравственности; все стало бы доказывать человеку добродетельному, что он лишь жертва обмана, если б он в себе самом не находил трудно выразимого словами одобрения и настолько неосязаемой награды, что мы напрасно стали бы стараться описать даже наименее сомнительные из ее радостей.

Мне скажут: разве только этого и должно ждать от нашего великого усилия, от внимания и постоянного напряжения, от принесения в жертву инстинктов и удовольствий, которые, казалось бы являются законными и необходимыми и, следовательно, сделали бы нас счастливее, если б не жило в нас стремление к правосудию, приходящее неведомо откуда, лежащее, быть может, в нашей натуре, но, по всем видимостям, противоречащее общим законом матери природы, к которой и мы принадлежим? Да, если хотите, немногого стоит это неопределенное правосудие, дающее нам лишь далеко неполное удовлетворение, которое притом не может быть чересчур сознательным без того, чтобы не стать омерзительным и не уничтожиться. Но таким образом и с точки зрения, на которую вы становитесь, чтобы так рассудить, все, что происходит в нашем нравственном чувстве, в сущности немногого стоит. Немногого стоит также и любовь, когда промелькнет единственный реальный момент обладания, обеспечивающий продолжение рода; а между тем, по мере того, как человек цивилизуется, он придает больше значения тем смягченным и скрашенным часам и годам, которые и составляют то мало ценное, что предшествует, сопровождает и следует за обладанием, чем даже самому обладанию без этого немногого. Немногого стоит и красивое лицо, красивая поза, красивое тело, красивое зрелище, гармоничный голос, чудная статуя, восходи солнца над морем, звезды, сверкающие над верхушками леса, цветы, распустившиеся в саду, луч луны, скользящий по речными волнами, звучный стих, великая мысль, героическая жертва, свершенная в тайне глубокой и нежной душой. Мы любуемся всем этими одно мгновение, ощущая чувство удовлетворения и душевной полноты, которого не находим в других радостях, но в то же время ощущаем неопределенную тоску и беспокойство; а если мы несчастны сами по себе, то все это не даст нам того, что принято у людей называть счастьем. Все это не дает ничего осязаемого и определенного, ничего, что могли бы признать другие, что возбудило бы их зависть; а между тем, кто из нас, обладающих этими чувством прекрасного, если бы какой-нибудь волшебник мог сразу отнять его бесследно и без надежды на возврат, кто из нас не пожелал бы лучше утратить богатство, покой, даже здоровье и многие годы жизни, чем эту невидимую, почти не поддающуюся определению, способность. Сладость верной дружбы, дорогого, глубоко почитаемого или трогательного воспоминания и тысячи других мыслей и чувств, не двигающих с места гор, не могущих отдалить с нашего горизонта хотя бы единой тучки, не имеющие власти даже над единой песчинкой на пути – все это также вещи неосязаемые и в которых трудно отдать отчет. А между тем, все это есть лучшая, счастливейшая часть нас самих, все наше внутреннее я, все, в чем бы неимущие должны завидовать тем, кто им владеет. По мере того, как мы удаляемся от животного чтобы приблизиться к тому, что является нам наиболее устойчивым идеалом нашего рода, мы лучше и лучше видим, что все ничто в сравнении, например, с огромностью законов материи, но мы видим, в то же время, что это ничто наш единственный удел, и, что бы ни случилось, до конца времен вокруг этих светлых очагов будет более и более сосредоточиваться жизнь человеческая.

II

Мы живем в столетие, которое любит, по-видимому, одну только материю, но любя, и покоряет ее с большею страстностью, чем какое бы то ни было другое. Можно бы сказать, что оно торопится познать ее, проникнуть, подчинить себе, обладать ею всецело, насладиться ею хоть раз навсегда до пресыщения, как будто желая освободить грядущие времена от беспокойных поисков за счастием, которое можно разумно надеяться обрести в ней, пока еще не истощены все ресурсы, пока еще не открыты все тайны. Это так же необходимо, как необходимо испытать плотскую любовь для того, чтобы изведать истинную природу любви во всей ее глубокой и неистощимой чистоте.

Вероятно, что когда-нибудь появится весьма серьезная реакция против этой страсти к наслаждению материальному. Не то, чтобы человек когда-либо отрешился от него, – напрасно пытался бы он сделать это. В конце концов мы лишь частицы одушевленной материи и не должны пренебрегать исходным пунктом нашего существа. Но это еще не причина для того, чтобы заключить все наше счастие, все наши надежды в маленькую окружность, имеющую центром эту исходную точку. Почти все те, которых мы встречаем в жизни, с каким-то неразумным упорством стремятся поддерживать в себе преобладание материи. Войдите в общество, состоящее из мужчин и женщин, избавленных от наиболее гнетущих забот жизни, в избранное общество, пожалуй, провозгласите там слова: радость, счастие, блаженство, упоение, идеал, и предположите, что ангел собрал в тот же момент и запечатлел с помощью волшебного зеркала или магического ящичка образы, пробужденные этими словами в душах людей, их услыхавших. Что же отразится в зеркале или ящичке? Красивые, сплетшиеся в объятии тела, золото, драгоценные камни, дворцы, обширные парки, напиток, дарующий здоровье, причудливые украшения и драгоценности, олицетворяющие наши тщеславные мечты и, надо признаться, в большинстве случаев, хорошие обеды, тонкие вина, роскошные пиры, великолепные апартаменты. Не слишком ли еще близко человечество к исходной точке своего происхождения, чтобы создать себе иной идеал? Может быть, еще не настал час, когда можно будет найти отраженными в ящике могучий и беспристрастный разум, умиротворенную совесть, справедливое и любящее сердце, взгляды и внимание, которые научили бы нас воспринимать и проникаться всеми красотами как прелестных вечеров, города, моря или леса, так и очарованием лица, улыбки, слова, душевного движения или поступка? Когда увидим мы на первом плане в зачарованном зеркале