Москва дипломатическая. Танцы, теннис, политика, бридж, интимные приемы, «пиджаки» против «фраков», дипломатическая контркультура… - Оксана Юрьевна Захарова Страница 13

В общей атмосфере предательства, подлогов, нападок из-за угла, которые организовало ГПУ во главе с величайшим бандитом Ягодой, <…> это особенно хотелось подчеркнуть. И действительно, когда все дамы с розами в руках танцевали в большом зале посольства, взору представала красивая картинка общего единения и воодушевления. Тут были и слезы, и поцелуи, и открытый протест»[102].

2 мая 1929 года на Балтийский вокзал в Москве провожать Карлиса Озолса прибыл весь дипломатический корпус во главе с послами и посланниками. «Никогда еще моя жена не получила столько роз, как в этот день. <…> Наш салон-вагон утопал в них, особенно большой букет поднес турецкий посол. Как хороши, как свежи были розы!» — вспоминались слова Тургенева»[103].

Этими проводами дипкорпус подчеркнул свое единодушие с дипломатом.

Из советских дипломатов, которых также необходимо причислить к дипкорпусу, самым значительным был и остается в истории Г.В. Чичерин.

Потомок старинного дворянского рода, выпускник Императорского Александровского лицея, Г.В. Чичерин мог сделать блестящую карьеру. Разочарование в высшем обществе привело его в социалистический лагерь.

По отцовской линии он происходил из татар, мать его была из семьи балтийских баронов Мейендорф. Чичерин обладал великолепной памятью. Во время его возвращения из Женевы в его честь в Риге был устроен прием в старинном зале дома Черноголовых.

Когда Чичерину показывали старинные вещи и портреты, он не только правильно оценил вещи, но называл по имени всех великих людей, рассказывал об их жизни.

Чичерин отличался отменным воспитанием и правдивостью. «Он входил во все мелочи и частности жизни, быстро <…> запоминал, интересовался всеми подробностями дела, знал всех. <…> В то же время Чичерин жил одиноко, работал по ночам. <…> В НКИД его особенно не любили. С течением времени все больше стал выдвигаться Литвинов»[104]. Георгий Васильевич Чичерин предпочитал появляться на службе в «грубом верблюжьем свитере, поверх которого были надеты черный жилет и невзрачный пиджачок. Он был очень прост в обращении с людьми, внимателен к ним, но в своих требованиях точен, а сам обладал необычайной трудоспособностью»[105], — вспоминал известный театральный критик И. Шнейдер, занимавший в то время в наркомате весьма громкую должность — заведующий подотделом внешней политики и дипломатических досье отдела печати Наркоминдела. Работал Чичерин с 12 часов дня до 5–6 часов утра. Ночью трудилось и большинство отделов, поэтому наркомат регулярно получал ноты о перерасходе электроэнергии, которые подразумевали, что в учреждении пользуются нагревательными приборами, которых там, разумеется, не было.

Георгий Васильевич лично отправлялся в отделы за нужными документами, не дожидаясь, пока их принесет секретарь. Он «с головой уходил в работу, выключая все происходящее вокруг…»[106].

По этой причине с наркомом происходили весьма курьезные происшествия. Однажды один из молодых секретарей, который недавно женился и жил где-то в Дорогомилове, был разбужен глубокой ночью телефонным звонком. Чичерин просил его зайти к нему. Секретарь полтора часа пробирался по холодным лужам, пока, наконец, мокрый и усталый, не вошел в кабинет наркома. «Георгий Васильевич писал. На секунду подняв голову, он, не отрываясь от работы, взял левой рукой какую-то бумагу, лежавшую на его столе, и протянул ее секретарю со словами:

— Положите, пожалуйста, это на место, обратно в шкаф.

Когда секретарь исполнил просьбу наркома и остановился у его стола в выжидательной позе, Чичерин, вновь на секунду подняв голову, сказал:

— Благодарю вас. Больше ничего не нужно»[107].

Секретарь в недоумении покинул кабинет. И. Шнейдер дает следующее объяснение данной ситуации: нарком, отложив использованный документ, набрал номер телефона своего помощника, будучи уверен, что тот находится в соседней комнате Наркоминдела.

Личное обаяние, энциклопедические знания не могли не притягивать к Чичерину. Но эти же качества не могли не вызывать и раздражение тех, кто проигрывал ему в воспитании, образовании. Дворянин, примкнувший к революционному движению, был чужим в среде новых хозяев российской жизни.

Когда К. Озолс понял, что Чичерина начали вытеснять, он прислал ему в Москву из своей усадьбы в Латвии несколько сотен роз из своей оранжереи. Благодаря за подарок, Георгий Васильевич прислал письмо, которое в данном случае, на наш взгляд, образец дипломатического послания.

«Глубокоуважаемый Карл Вильюмович!

Прошу Вас принять выражение моей глубокой благодарности за память и прелестные розы из Вашего сада, любезно присланные Вами через посредство Д.Т. Флоринского.

Зная Ваше доброе ко мне расположение, мне особенно дорого было это внимание с Вашей стороны.

От души желаю Вам приятно провести Ваш отпуск и хорошенько отдохнуть среди Вашей семьи.

В надежде Вас вскоре вновь видеть в Москве для продолжения нашей дружной совместной работы, прошу Вас принять уверение в глубоком моем почтении.

Георгий Чичерин»[108].

Чичерин отлично играл на рояле. Однажды, по случаю концерта в Москве известного немецкого пианиста, германский посол Брокдорф-Ранцау устроил обед, на котором Георгий Васильевич исполнил сыгранное гостем произведение с таким блеском, что превзошел профессионала. Если Чичерин пропадал из комиссариата, то все знали, что он обходит книжные магазины, выбирая ноты.

Осенью 1928 года Г.В. Чичерин (1872–1936) уехал в Германию, ссылаясь на необходимость лечиться. Но по сведениям немецкого посла Г. фон Дирксена, он «хотел остаться в Германии навсегда, хотя Кремль все настойчивей требовал его возвращения». В Германию за Чичериным отправили Л.М. Карахана, в январе 1930 года Георгий Васильевич вернулся, а в июле того же года ушел в отставку по причине болезни.

После ухода Чичерина американский посол Буллит отправился сам разыскивать его квартиру. Так как на стук никто не отвечал, ему пришлось колотить в дверь. «Слышит, что-то зашевелилось, наконец, дверь медленно отворяется, и — о ужас! — на миг появляется человек в растерзанном виде, в нем Буллит тотчас узнал Чичерина. Тем не менее он все-таки спросил:

— Здесь живет Чичерин?

— Чичерина нет, он умер, — последовал злобный ответ, дверь захлопнулась. Чичерин умер, забытый всеми, давно уже „Чичерина больше нет“.

„Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей“, — сказал русский поэт»[109].

Чичерина сменил М.М. Литвинов (1876–1951), который до 1939 года возглавлял Народный комиссариат иностранных дел.

Из воспоминаний латвийского посланника Карлиса Озолса: «Литвинов более податливей <…> предпочитает угождать, чем рисковать <…> в декабре 1928 г. свою политическую речь об иностранной политике он закончил словами Интернационала, конечно, в угоду слушателям,