Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али Страница 87

Точно так же, как нацистское руководство использовало статистику посещений прихожанами церквей как хороший показатель растущего, стагнирующего или ограниченного одобрения политики правительства, так и взгляд на сберегательные вклады также предоставлял ему достаточно точную демоскопическую картину. В декабре 1943 года СД организовала по этому поводу специальное исследование (хотя и основанное на опросах общественного мнения, а не на достоверных данных о фактическом размещении сбережений)[957]. Более детальный подсчет реальной «сберегательной активности» во время Второй мировой войны выходит за рамки данной книги. Однако можно сделать некоторые общие выводы и обозначить момент времени, когда общественная поддержка гитлеровского правительства прекратилась.

В целом «норма сбережений» в Германии в 1940 и 1941 годах составляла около 1 млрд в месяц, а в 1942 году – немногим более 1,5 млрд рейхсмарок[958]. Это можно объяснить ограничением потребления во время войны, а также результатом базового доверия к руководству Гитлера. За несколько лет «сэкономленная» немцами сумма возросла более чем в три раза. Вклады в государственных сберегательных кассах увеличились в 1942 году на 15,2 млрд рейхсмарок и составили 51,2 млрд рейхсмарок. Это был «безусловно, самый большой прирост вкладов, когда-либо наблюдаемый в истории германских сберегательных касс»[959]. Если также взять новые договоры страхования жизни за показатель уверенности в будущем более высокооплачиваемых лиц, то можно найти параллель: ежегодные выплаты увеличились с 1,7 (1939 год) до 4,2 (1941 год) млрд рейхсмарок[960].

Добровольные вклады, которыми оплачивалась значительная часть ежедневного бремени войны, должны были (по крайней мере с точки зрения некоторых нацистских стратегов) после победы служить «более сбалансированной структуре имущества в будущем» и содействовать «реализации подлинно социалистического правового режима имущества»[961]. Этим также подтверждается стремление нацистского государства к относительному социальному равновесию в немецком обществе. Вдобавок, безусловно, имелся мотив – несомненно, главный для многих экономистов – способствовать накоплению имущества наемных работников после войны, чтобы эти инвестиции впоследствии увеличили покупательную способность населения «страны-победителя». Разумеется, люди при этом вкладывали свои деньги для собственных целей, будь то накопительные договоры на строительство и покупку жилья, на дополнительные пенсии или покупку машины. Многие люди пытались таким образом скопить достаточно денег, чтобы позволить себе осуществление своих материальных желаний после войны.

Помимо всех прогнозов на будущее, сберегательная норма показывает, в какой степени получатели низких доходов тоже имели в своем распоряжении ликвидные деньги и доверили их (по крайней мере наполовину сознательно) нацистскому государству. В 1942 году Фриц Рейнгардт с удовлетворением отметил: «Не может быть более однозначного доказательства доверия сограждан к национал-социалистическому правительству и надежности валюты, чем теперешний значительный рост размещения сбережений в банках»[962]. Представители сберегательной системы диагностировали волю миллионов «еще больше копить во время войны, копить на победу»[963]. Германские банки выпустили лозунг: «Бороться, работать и – экономить!»[964] Значительный успех рекламы кампаний по добровольным вкладам заслуживает еще большего внимания с учетом того, что процентные ставки постоянно снижались в интересах обслуживания долга[965]. Те, кто вложил свои деньги таким образом, должны были (по крайней мере смутно) надеяться на победу, даже не понимая до конца бесшумной конвертации их вкладов в пушки.

И все же недоверие возникло. Во втором квартале 1943 года прирост сберегательных вкладов впервые снизился по сравнению с аналогичным периодом предыдущего года. Рейхсминистерство финансов объяснило спад доверия результатом войны в воздухе, так как сберегательная норма в северо-западных городах Германии резко упала из-за бомбежек, но осталась на прежнем уровне в восточных частях страны[966]. В целом ситуация стала выглядеть тревожно. Вместо падения размещения вкладов ожидался его рост, причем больший, чем в предыдущем году, поскольку возможности получения денег в результате военных неудач ухудшились.

В то время как в декабре 1943 года на основании текущей статистики рейхсминистерство финансов выяснило нарушение доверия, СД (возможно, по просьбе министра финансов) занималась той же темой под девизом «Доверие населения и бегство в материальные ценности». СД нашла недоверие «по-прежнему» и «в первую очередь» именно в «материально обеспеченных слоях населения». Агенты заметили, что многие зажиточные сограждане «беззастенчиво озвучивают свои западнокапиталистические настроения». Поскольку такое поведение внимательно отслеживалось в менее обеспеченных кругах, «капиталист стал плохим примером для широких масс в вопросе доверия к ценности денег». В заключение СД сделала следующий отрезвляющий вывод: «Падение доверия к ценности денег рейха, несомненно, произошло в отдельных слоях и повсюду давало о себе знать, как в высказываниях, так и в делах. Тем не менее желание делать сбережения как выражение доверия к будущей ценности денег в целом еще может считаться существующим; однако размер сберегательных вкладов, открытых за последние месяцы, отнюдь не пропорционален возросшим и все еще растущим доходам в целом и в частности – у отдельных слоев населения»[967].

В марте 1944 года министру экономики Функу пришлось успокаивать мелких германских вкладчиков и публично заверять их, что «рейх никогда не будет использовать сбережения для выплаты военных долгов»[968]. Несмотря на уже начавшуюся нервозность, прирост сумм сберегательных вкладов в первой половине 1944 года оставался значительным, различаясь в зависимости от типа банка и региона. Однако после этого «к концу года темп прироста значительно замедлился». Начиная с августа 1944 года среднеоплачиваемые работники в Германии начали «копить наличные деньги дома». Богатые отреагировали немного раньше: количество новых договоров страхования жизни резко упало еще в марте 1944 года.

15 сентября 1944 года Рейхсбанк пожаловался на «большое снятие наличных денег населением»[969]. Отто Олендорф, тогда еще статс-секретарь рейхсминистерства экономики, в январе 1945 года по этому поводу заметил, что «количество наличных денег у населения» «очень сильно выросло» и рейху приходится «все больше прибегать к печатному станку». Только с сентября по декабрь 1944 года количество банкнот в обращении увеличилось с 38,6 до 48,5 млрд рейхсмарок. По сравнению со средним показателем за предыдущие 12 месяцев денежная масса на руках населения внезапно выросла более чем втрое[970]. Один финансовый эксперт по-профессиональному сухо отметил, что «в связи с обострением военно-политической ситуации» существует «всеобщая потребность в ликвидных средствах»[971].

Поведение клиентов напрямую влияло на торговую политику банков. Министр финансов замечал: «Готовность кредитных институтов принимать долгосрочные казначейские обязательства рейха, вопреки ожиданиям, заметно снизилась». Поэтому с августа 1944 года приходилось обращаться к Рейхсбанку все чаще и чаще и «тратить значительные суммы и вливать напечатанные деньги на поддержание курса облигаций рейха»[972]. И действительно, например, 3 августа 1944 года до сих пор лояльный правительству административный комитет Зальцбургской сберегательной кассы решил временно «воздержаться от покупки облигаций рейха»