Сергей Крившенко - Плавать по морю необходимо Страница 45

Поэт отмечает все, что служит процветанию края, а значит, и будущности России на дальневосточных берегах. Не мог пройти он мимо строительства железных дорог, в частности Маньчжурской, или Китайской. «Предстоящая постройка Маньчжурской линии, — писал Н.П. Матвеев в „Кратком историческом очерке г. Владивостока“, — возбуждала в местной публике разноречивые толки относительно „великих и богатых милостей“». 16 августа 1897 года закладка ее состоялась. У П.И. Гомзякова есть свое мнение на сей счет: он подводит как бы итог совершенного, и последний, на его взгляд, далеко не утешителен:

Жил город мирно сорок лет,Не зная ни войны, ни бед…Но вот «Маньчжурку» провелиИ сел наш город на мели.Настала эра авантюр,Поплыли деньги на Артур.Чужой кусок — всегда не впрок!Здесь ставлю точки… Не далекОт нас еще проклятый годВойны несчастной и невзгод…

«Эра авантюр», «проклятый год» — разве не сквозит тут явное неодобрение внешней политики правительства, нерасчетливо погнавшегося за «чужим куском» и ослабившего внимание к Владивостоку, Южно-Уссурийскому краю?

Оценку, кто в чем виноват,Не стоит делать наугад.Что Стессель, Рейс иль даже Фок,Что — je der kluge Deutsche могПоделать с этаким врагом,Как десять тысяч верст с хвостомИз Петербурга на Артур?Не ясновидец, не авгурИ тот бы мог тогда сказать,Что мир худой, — пора признать —Надежней лишних всяких свар.

Свара, ссора, брань, раздоры… Соседям свариться не годится: лучше мир худой, чем ссора. Ссора до добра не доводит. Нужны мир, лад, дружба, согласие.

Но было поздно, и пожарУже все зданье охватил…Все описать — не хватит сил…

Нет, не отказывает автор в мужестве русскому солдату… «Работал дружно русский штык», но «было много разных „но“». В чем причины нашего поражения? Тут и нападение врасплох японцев на Порт-Артур, приготовление «шимозы», и подкуп банков, и «легкий шпионаж», проникающий до самого Петербурга, и состояние народного духа…

Да, победа в войне, писал в «Войне и мире» Л.Н. Толстой, зависит от состояния народного духа… Русские солдаты не знали, что они отстаивают под Аустерлицем, — и битва была проиграна. Но они знали, что защищают на Бородинском поле, — и стояли насмерть… А что происходило на полях Маньчжурии, у стен Порт-Артура? «А мы мечтали только вслух: вот кабы так, да кабы так // И попадали все впросак… // Войны известен всем финал». Кстати, в послужном списке П.И. Гомзякова записано: с 22 февраля 1904 года по 20 сентября 1905 года находился в крепости Владивосток, объявленной на осадном положении. 22 февраля 1904 года Владивосток, объявленной на осадном положении. 22 февраля 1904 года Владивосток был обстрелян японскими кораблями. Русские крейсера несколько раз выходили в море, в частности, приняли бой с японцами около Фузана (ныне Пусан). Историк города Н.П. Матвеев засвидетельствовал: «В этом бою одно из наших судов, крейсер „Рюрик“, погибло, два другие, „Россия“ и „Громобой“, сильно поврежденные, вернулись в город со многими ранеными и с большою потерею убитыми». В наше время об этой баталии написаны повести Валентина Пикуля «Крейсера» и Анатолия Ильина «Владивостокский отряд»…

Коснулся поэт и дней смуты. Как известно, в 1905 году во Владивостоке происходили политические манифестации, выступления рабочих, матросов, солдат. Тон во многом задавали эсеры. 10 и 16 января 1906 года власти расстреляли толпу из пулеметов… Шли политические процессы. Целый ряд газет, одна за другой, были закрыты. «Последняя вспышка местной революции, в которой участвовало несколько миноносцев, 17 октября 1907 года дополнила количество процессов», — писал Н.П. Матвеев. Однако из П.И. Гомзякова не надо делать «прогрессиста» или «лейтенанта Шмидта» — он стоял на явно выраженных охранительных позициях. «Владивосток переживал // Затем печальных много дней», — писал он, осуждая разгул страстей. И далее: «И беспощадна, и глупа // Громила дикая толпа» хозяйские лавки, магазины. «Звероподобный хулиган // Или по Горькому босяк, // Воспетый им и так и сяк, // Лицом себя здесь показал: // Чего бы делать враг не стал, // То сделал русский у себя». Как видим, Гомзяков «буревестника» революции читал и его «босяцкие рассказы» знал, но явно преувеличивал силу «босяков»: на бунт поднялся ведь не босяк, а народ… И стреляли в народ тоже русские, но власть имущие… Но борьба передовой части общества против замшелого режима — это не тема Гомзякова. Он взывал к просвещению народа, к преуспеянию на поприще честного труда — благо, примеры его находил именно в родном краю.

Завершаются «Юбилейные наброски» своеобразным гимном Приморью, призывом крепить его, «отринув дрязги, сплетни, лень»:

Владивостоку все дано:Сибирь ведь — золотое дно.Вы полюбуйтесь! С моря онПо панораме — Лиссабон(Землетрясений только нет).В проекте — университет,Трамвай, летательный ангар.В проекте он же Гибралтар…Во всем — проект, везде — проект.(Скорей бы видеть их эффект!)Край молод… Твердою ногойСтоять должны мы.                         ДорогойЦеной России стоил он…Мы здесь среди чужих племен,И сохраняя дружбу к ним,Должны мы жить трудом своим,Отринув дрязги, сплетни, лень:В работе дорог каждый день.Нам за примерами, как жить,Не надо далеко ходить:Здесь был Мякотин, был Дьячков,Работал Буссе… СтариковМы многих знаем честный труд…Пусть все, как братья, подадутДруг другу руки и тогда —Все для работы, для труда!И клич: «В честь родины святой!»Не будет только звук пустой.

Современникам поэта были хорошо известны имена врача Мякотина, учителя Дьячкова, людей самоотверженных, героических… Знали и Буссе, много сделавшего для переселенцев… Конечно, поэт мог назвать среди подвижников и своего отца протоиерея Ивана Степановича Гомзякова, столько сил отдавшего Русской Америке, а затем Приамурью и Приморью. Если заменить одно слово в стихотворении — «Стариков» на «Гомзяков», то легко угадывается и имя самого поэта: так нередко художники оставляли свой автограф в уголке большой картины…

Конечно, написанное П.И. Гомзяковым — еще не поэма, и сам автор не случайно дал подзаголовок — «Юбилейные наброски». Да, наброски… Иллюстративные, декларативные, да, только штрихи… Но это и первое более или менее основательное освоение темы Владивостока в русской поэзии, первые подступы к ней.

Здесь и страсть, и духовные порывы, и события, и лица. Здесь и превратности судьбы, и «тернии на пути к звездам». Словом, волны и скалы, и потому так оригинально звучит «Песня волны»:

Я слушаю ропот прибоя,Как строфы старинных былин.

О чем же волна рокочет поэту? Что она навевает ему? Что заставляет вспомнить?

Я долго тебя не видала,Но вот ты со мною опять!Я рада: ведь ты мои песниОдин лишь сумеешь понять!

Как видим, не случайно Павла Гомзякова называли «истинным поэтом Владивостока». Здесь прошли детские и юношеские годы его, здесь он служил на флоте и первым воздал Владивостоку должное в стихах. «Кто слышал ночью песни моря, / тот не забудет их! / И веет тихою печалью / рожденный морем стих». «Звучат в ней снова песни моря» — сказано о душе.

Всякое случалось с ним и в море, и на берегу. Так, однажды судового врача П.И. Гомзякова «за оскорбление словом» караула пытались заточить на четыре месяца на гауптвахте или в корабельной каюте «с приставлением часового». Какому-то флотскому Скалозубу захотелось унизить человеческое достоинство поэта. Дело дошло до самого царя, куда было отправлено прошение о смягчении приговора. И царь — это было в 1909 году — на прошении написал: «согласен». Более семи месяцев длилась эта постыдная история, которую затеяли флотские глуповцы. А через год Гомзякова как ни в чем не бывало командировали в Японию — осваивать мастерство тамошних лекарей…