Дым над Биркенау. Страшная правда об Освенциме - Северина Шмаглевская Страница 40

Обнаженный человек бывает прекрасен. На фоне природы, освещенный солнцем, коричневый от загара, среди палевых песчаных дюн и синих морских волн или среди зелени дышащих зноем лесов. Прекрасен он и в уютных комнатах, среди белизны ванной, на фоне мягких полутонов материи.

Но ничто не может сравниться по уродливости с толпой голых тел, выстроенных пятерками. Если и есть в толпе молодые стройные тела, их все равно не видно. Эти заключенные или прячутся в глубине рядов, избегая взглядов мужчин, работающих во рву, или ёжатся, горбятся, принимают неуклюжие позы, или вовсе теряются в белой наготе женщин, у которых только лица, руки и ноги покрыты загаром. Какая-то страшная бесформенная масса из голых тел, покрывающаяся гусиной кожей и синеющая на ветру. Глаза скользят по обезображенным фигурам старух – их полные когда-то тела стали теперь дряблыми и обвисшими.

В лагере и вдоль заграждений кипит работа. Проезжают автомобили, тележки, тачки. Работающие на них люди окидывают взглядом толпу голых женщин, зная, что каждому предстоит то же самое.

Задувает холодный ветер, но солнце благоприятствует дезинсекции. Женщины ждут долго. Потом, после короткого купания, после дезинсекции волос, они бегут к своей выстиранной одежде. Еще издали в нос ударяет запах газа. В мокром ворохе перемешанного белья и платья тысячи женщин очень трудно найти свои вещи. Кто задерживается подольше и, наклонившись, роется в вещах, падает, отравленный газом. Нужно поскорее выхватить первую попавшуюся тряпку и бежать из отравленного места.

Кое-кто пытается увильнуть от дезинсекции. Отлучиться от идущей мыться группы не очень сложно. Сложнее найти укрытие, и еще сложнее незаметно вернуться.

Вот обитательница барака, идущего мыться, смешалась с толпой женщин из другого барака, тех, что уже прошли дезинсекцию. Чтобы не отличаться от них, она снимает платье, поднимает его над головой, будто просушивает, вместе с другими женщинами взбирается по приставной лестнице на крышу их барака и там, уже в безопасности, размахивает своим сухим платьем. По дороге идет лагерный врач Роде, строго наблюдающий за ходом дезинсекции. Молодая женщина обращается к соседкам:

– Как вы думаете, на этот раз кому-нибудь удастся избежать дезинсекции?

– Нет, на этот раз исключено! Даже если бы Катя (писарь) хотела увильнуть, у нее не выйдет. Это же всеобщая дезинсекция!

– Да, – поддакивает с улыбкой обманщица, – всеобщая дезинсекция!

С высоты крыши она наблюдает за голыми женщинами, с кем теперь должна бы стоять на дороге. Прикидывает, кто еще, кроме нее, попытал счастья.

Ей видно: вот голые женщины идут обратно, останавливаются возле бочки с жидким газом. Теперь нужно присоединиться к ним. Она быстро надевает платье, спускается с крыши и бежит почти через весь лагерь. В этот самый момент выбегает колонна голых женщин с мокрыми тряпками в руках. Одетый в черное еврей неопределенного возраста глядит из-за угла барака на это шествие. Молодая женщина останавливается, к его изумлению, быстро снимает одежду, заворачивает ее в передник, затем сплевывает на руку, смачивает слюной волосы; несколько прыжков, и вот она уже пристраивается к голым, почти ослепшим от едкого газа женщинам.

После этих первых попыток возникла целая система – как увильнуть от дезинсекции. Пользуясь тем, что людей не пересчитывали, на дезинсекцию шли те, кто посильней, а слабые, простуженные стерегли их одежду. Ко времени всеобщей дезинсекции в лагере кое-где появляются опрятные женщины. Они избавились от вшей, часто стирают свое белье и готовы пожертвовать несколькими часами сна ради того, чтобы тайком умыться ночью в сгоревшей газовой камере. Но чистота в лагере все еще роскошь.

Всеобщая дезинсекция спутала все. Раздутые от воды и газа вши ползают по сброшенной на землю одежде. Надеть ее нельзя, к тому же она совершенно мокрая. Голые женщины идут за бараки, к самой проволоке, и ходят там, размахивая рубашками и платьями, снимая с них вшей, просушивая.

Им невдомек, что в это самое время отворяются ворота и в лагерь вводят Лёдку.

Ее глазам предстает все то, что с момента бегства являлось ей в кошмарных снах. Она видит это снова: всюду, куда хватает глаз, протянулась колючая проволока. Из-за нее не выбраться.

Она смотрит на лагерь, сегодня, в день общей дезинсекции, еще более омерзительный, чем когда-либо. Толпы голых фигур, вороха вонючего мокрого тряпья, суетящиеся мужчины в противогазах, крыши бараков, где сидят десятки женщин, раскладывая для просушки темную рванину. Как будто кто-то нанизал на веревки громадные табачные листья, развесил их на всех бараках и туда же выпустил множество безволосых обезьян.

Это мир, откуда она вырвалась, рискуя жизнью. Это мир, куда она больше не может войти и ни за что не войдет.

Лёдка идет спокойная и тихая.

Она прикрывает глаза, чтобы не смотреть, чтобы не видеть, чтобы не убить то ощущение безграничной свободы, которое ожило в ней.

Раннее утро. Окончилась поверка. Староста лагеря Лео (немка с красным треугольником и внешностью мужчины-спортсмена) никак не может сформировать колонны. Люди неодеты. Некоторые женщины проспали ночь голые, закутавшись в те немногие одеяла, что прошли обработку газом на месте.

Все остальные одеяла еще не вернулись из дезинсекции. Поверка на этот раз являет собой очень странное зрелище: стоит, скажем, женщина в рубашке и в фартуке или в рубашке и полотенце, несколько голых женщин прикрываются одним одеялом, вывалянном в грязи при обработке газом. Если даже кому-нибудь удалось раздобыть платье, оно чужое, без номера, и выйти за ворота в нем нельзя.

Все это очень трудно растолковать эсэсовцам, которые уже сегодня, прямо после дезинсекции хотят отправить людей на работу.

Светает. В утреннем тумане глаза стоящих безучастно женщин различают возле самой проволоки продолговатый предмет, там словно бы лежит человек.

Тем временем разносится слух, что подсчет не сходится, потому что сегодня ночью кто-то убежал через окно из барака вновь прибывших и его не могут найти.

Известие никого не трогает. Всем хорошо знакомы эти наивные попытки к бегству. Прячутся новые обычно в углу барака, за штабелями тачек, в бочке или уборной. Такой поступок не влечет за собой ничего опасного, только вот на поверке приходится стоять долго, пока не найдут беглянку.

От ворот, вдоль проволочных заграждений, идет группа эсэсовок в сопровождении старосты лагеря; они направляются к тому темному пятну, что лежит у подножия бетонных столбов с изоляторами. Склоняются над ним, оттаскивают в сторону – теперь видно, что это человек. Вот он шевелится, с трудом встает. В длинных лучах восходящего солнца золотятся светлые волосы Лёдки, на ней все еще та одежда, в какой ее поймали, – весенний костюм и