Адмирал Колчак. Романтик Белого движения - Николай Андреевич Черкашин Страница 34

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «Я почти уверен, – вспоминал много лет спустя контр-адмирал Сергей Тимирев, – что Колчак до своего назначения ничего о нем не знал, а также не предполагал, какие хитросплетенные интриги ведутся в Ставке. Прошло всего несколько месяцев, как он получил назначение, о котором давно мечтал, и было вполне естественно ожидать, что его оставят в покое хотя бы до закрытия навигации.

В начале июня в Ревельском Морском собрании, расположенном в чудесном историческом парке, что-то праздновалось – была музыка и танцы. Наш небольшой кружок (Непенин, Подгурский и я) воспользовались случаем и объединились в Собрании, уговорив пойти туда же и А.В. Колчака, только что прибывшего из Рижского залива для каких-то срочных дел в Штабе, т. к. на Рижском фронте наступило временное затишье. Мы сидели за столиком и мирно беседовали, когда вдруг появился флаг-офицер Колчака и передал ему записку. Колчак прочел и извинился, что его экстренно вызывает командующий Флотом. Он еще добавил: “Странно, кажется, мы с ним обо всем договорились”. Он уехал на “Кречет”, заявив, что вернется, если не будет очень поздно (он должен был на рассвете уходить на миноносце в Моонзунд). После его ухода вскоре пришел Непенин, который ненадолго куда-то отлучался. Он сообщил, что только что получена телеграмма прямым проводом из Ставки о назначении Колчака командующим Черноморским флотом с производством в вице-адмиралы; начальником же Минной дивизии назначался Кедров (командир “Гангута”) с производством в контр-адмиралы. Мы все были как громом поражены – так неожиданно для всех нас было подобное назначение. Через некоторое время появился Колчак и без особой радости в голосе, наоборот, скорее мрачно, подтвердил справедливость сообщенного Непениным. Наши поздравления Колчака, естественно, более походили на соболезнования. В последующем разговоре Колчак высказал, что ему особенно тяжело и больно покидать Балтику в такое серьезное и ответственное время, когда на Северном фронте идет наступление, тем более что новая его служба представляется ему совершенно чуждой и слишком трудной, вследствие полного его незнакомства с боевой обстановкой на Черном море.

Неожиданностью назначения в Ставке били наверняка: там знали, что Колчак не такой человек, чтобы во время войны отказаться от боевого назначения, хотя бы и нежелательного для него самого.

На другой день Колчак и Кедров ушли в Моонзунд для передачи Дивизии и ознакомления с боевым положением на месте, а через несколько дней мы чествовали Колчака обедом в Штабе и затем провожали его на вокзале: он уезжал в Петроград, откуда должен был через Ставку отправиться к новому месту службы.

Не только Минная дивизия, но и весь флот отнесся к отъезду Колчака с нескрываемым унынием: он пользовался большой и заслуженной популярностью, и все понимали, что заменить его слишком трудно».

Знал ли человек, писавший эти строки, что в те самые безмятежно солнечные июньские дни Колчак сказал его жене роковые слова: «Я вас люблю. Я вас больше чем люблю!», и слова эти были приняты? Разумеется, не знал. И никогда не узнал, поскольку умер задолго до того, как были обнародованы записки его бывшей жены.

И будет грезиться мне Ревель

И старый парк Катриненталь…

Парк этот и сейчас распускает свои сирени по майским веснам. В парке этом и сейчас еще стоит павильончик летнего Морского собрания, в котором ныне подают кофе всем забредшим под сень старых лип и дубов.

В этом парке Колчак получил быть может два самых главных в своей жизни известия – о назначение на Черное море и о принятии его любви.

В Ревеле Анна Тимирева остановилась у жены их общего приятеля капитана 1-го ранга Подгурского. Колчак, уже целых двадцать четыре часа как вице-адмирал, приехал в дом Подгурских с двумя большими букетами: один – хозяйке дома, другой – Анне.

РУКОЮ АННЫ: «Я решила съездить на день своего рождения к мужу в Ревель – 18 июля. На пароходе я узнала, что Колчак назначен командующим Черноморским флотом и вот-вот должен уехать.

В тот же день мы были приглашены на обед к Подгурскому и его молодой жене…»

Визитная карточка. Николай Люцианович ПОДГУРСКИЙ.

В Порт-Артуре, будучи лейтенантом, отличился на крейсере «Баян» при спасении команды миноносца «Страшный» 31 марта 1904 года. В середине августа по его инициативе были использованы катерные минные аппараты для стрельбы по японским окопам. Официальная история Русско-японской войны утверждает, что «день 9 сентября – последний день штурма на Высокую гору – был ознаменован выдающимся подвигом… лейтенанта Подгурского, решившим участь Высокой Горы в нашу пользу в тот момент, когда мы уже находились в агонии после трехдневной убийственной бомбардировки при непрерывных почти штурмах… Подвиг Подгурского отложил падение Высокой Горы более, чем на два месяца: серьезное стратегическое значение Высокой Горы дает полное основание думать, что этим самым на два месяца было отсрочено падение крепости». Орден Георгиевского Креста 4 степени. Позже – золотое оружие «За храбрость».

Командовал подводной лодкой «Дракон» в 1908–1909 годах, эсминцами «Ретивый» и «Генерал Кондратенко», крейсером «Россия» в 1914–1915 годах, Бригадой, а затем Дивизией подводных лодок Балтийского моря – 1915. Отрядом судов Ботнического залива – 1916. В том же году произведен в контр-адмиралы.

Капитан 1-го ранга Д.И. Дараган: «Подгурский был исключительно инициативным, находчивым и храбрым человеком, отличавшимся склонностью вдаваться в самые необычные и сложные ситуации; отнюдь не человеком, согласным тянуть монотонную лямку выслуживания».

Воистину, скажи мне кто твой друг…

РУКОЮ АННЫ: «…Подгурский сказал, что Александр Васильевич тоже приглашен, но очень занят, так как сдает дела Минной дивизии, и вряд ли сможет быть. Но он приехал. Приехал с цветами хозяйке дома и мне, и весь вечер мы провели вдвоем. Он просил разрешения писать мне, я разрешила.

И целую неделю мы встречались – с вечера до утра. Все собрались на проводы: его любили.

Морское собрание – летнее – в Ревеле расположено в Катринентале. Это прекрасный парк, посаженный еще Петром Великим в честь его жены Екатерины. Мы то сидели за столом, то бродили по аллеям парка и никак не могли расстаться…»

Однако расставаться приходилось не только с милой Анной, но и с родным Балтийским флотом, с десятками верных старых друзей.

Невозможно было побывать на каждом корабле Минной дивизии, разбросанной по всей Балтике, попрощаться с каждой командой, с каждым командиром. Поэтому Колчак оставил в штабе письмо, обращенное сразу ко всем боевым сослуживцам:

«Великую милость и доверие, оказанные мне Государем Императором, я прежде всего отношу к Минной дивизии и тем судам, входящим в состав сил Рижского залива, которыми я имел честь и счастье командовать… Лично я никогда не желал бы командовать лучшей боевой частью, чем Минная дивизия с ее блестящим офицерским составом, с отличными командами, с ее постоянным военным направлением духа, носящим традиции основателя