Как украсть миллион. Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини, гения Возрождения - Брезгам Галинакс Страница 34

Вообще, прежде чем меня схватить, вам бы следовало справиться с описью ценностей, которую вот уже пятьсот лет скрупулезно ведет апостолическая сокровищница. Если бы в описи обнаружилась какая-нибудь нехватка, то лишь тогда вы имели бы законное основание для моего ареста. Но я уверен, что таковой нехватки не может быть, поскольку не было ни единой ценной вещицы, которую туда бы не вписали. В полной мере это относиться и к тем камням, что я вынул из папских тиар и отдельных оправ, – они тоже были вписаны в соответствующую книгу после того, как мы с покойным Папой зашили их в подкладку его ризы. Посмотрите записи в этой книге, ведь она сохранилась, и вы поймете, что я прав. Если же каких-то камней потом не досчитались, то спрашивайте у того, кто расшивал ризу после смерти Папы. Я слышал, что этим человеком был кардинал Джакопо, наш теперешний казначей…

Я прибавлю только, что один свой перстень Папа подарил мне в награду за меткую стрельбу; кроме того, я точно знаю о пропаже его перстня с бриллиантом, стоимостью около шестисот золотых монет. Произошло это так: когда покойный Папа уговаривался с грабившими Рим и осквернявшими нашу святую Церковь разбойниками, то с их стороны в числе прочих находился некий Сатинарис. При заключении соглашения с этими убийцами Папа уронил с пальца упомянутый мною перстень, а Сатинарис поднял его, не изъявляя желания вернуть владельцу. Тогда Его Святейшество, не вступая в пререкания с мерзавцем, сказал ему, чтобы тот оставил перстень себе на память. Это происходило в моем присутствии, поэтому я могу вам объяснить, куда подевался тот перстень с бриллиантом, но полагаю, что и без моих объяснений вы найдете упоминание о пропаже с описанием подробностей в казначейской книге.

– Как ловко ты защищаешься! – перебил его Пьеро. – Чувствуется большой опыт в подобных делах. Но нас тебе не провести: кроме тебя некому было присвоить недостающие в казне драгоценности. А твои грязные намеки на отца-казначея Джакопо – просто клевета и попытка отвести подозрения от себя. Итак, говорю тебе в последний раз, Бенвенуто, поторопись вернуть камни, иначе мы прибегнем к более серьезным средствам, чем слова!

– Странно мне слышать от вас подобные угрозы. Впрочем, я не знаю ваших следственных и тюремных порядков: может быть, у вас так принято обращаться с арестованными, – язвительно произнес Бенвенуто. – Я никогда прежде ни здесь, в Риме, ни в ином месте заключению в тюрьму не подвергался.

– А между тем, ты часто нападал на достойных и честных людей и умертвил несколько человек! – вскричал мессер Кативанцо.

– Я признаю, и всегда признавал, что имею вспыльчивый характер, и моя горячность, бывало, доводила меня до опасных столкновений с недругами, однако не было случая, чтобы я сражался с людьми достойными и честными: если кто и пострадал от меня, то одни только подлецы и негодяи, – сказал ему Бенвенуто. – Да и с чего вы взяли, что я нападал на них, а не они на меня? Если бы кто-нибудь посягнул на вашу жизнь, то и вы стали бы обороняться всеми доступными средствами, а, убив злоумышленника, не совершили бы ничего предосудительного.

– Это нам решать, предосудительно или не предосудительно ты поступал, – прервал его Кативанцо. – Мы тщательно разберемся во всех твоих преступлениях.

– Сделайте это, и тогда вы уже не сможете называть меня преступником, – сказал Бенвенуто.

– Ну а что ты скажешь о твоем отступлении от истинной веры? – спросил мессер Бенедетто. – Ты впал в еретичество, занимался колдовством, а еще и богохульствовал и развратничал.

– Признаю свою вину в богохульстве. Грешен! – отвечал ему Бенвенуто. – Но я каялся на исповеди и нес епитимью, да и кто сумел прожить жизнь без этого греха? Иной раз без богохульства просто нельзя обойтись: не со зла я ругался и вспоминал всуе имя Господа и его матери, так уж получалось…Что касается разврата, то и тут готов признать свою вину: часто моя плоть подавляла и подчиняла мой разум и мою совесть. Но коли Бог создал нас такими, какие мы есть, да еще разделил нас на мужчин и женщин, да еще женщин сделал столь прекрасными и привлекательными, то можно ли противиться его воле? Вы лучше меня знаете, что немногие могут совершенно подавить в себе зов плоти, лишь святые способны на это, но за то мы их и чтим, а нам остается грешить и каяться. «Искренне раскаяние лучше мнимой непогрешимости», – говорил мне благородный аббат Джеронимо, настоятель монастыря Святой Марии.

– А еретичество, а колдовство? – не унимался мессер Бенедетто. – Нам стало известно, что ты занимался сатанинскими опытами вместе с отцом Бартоломео, известным чернокнижником и колдуном.

– Я не понимаю, что вы подразумеваете, говоря о «сатанинских опытах», – удивился Бенвенуто. – Отец Бартоломео именем Божьем смирял нечистую силу, как делали многие праведники и святые. Он заставлял демонов склониться перед величайшей силой Господа, и они, укрощенные, не могли уже творить напасти и вынуждены были открывать свои тайны добрым христианам. Я не силен в теологии, но мне кажется, что сатанисты и черные колдуны – это те, кто служат злу, получая помощь темных сил и самого дьявола, а отец Бартоломео, напротив, бесстрашно боролся со злом – и боролся успешно!

Теперь о моем «еретичестве». Как у вас язык повернулся сказать такое? Обвинить в еретичестве меня, – вернейшего сына святой апостолической церкви! Слышал бы вас мой крестный отец, аббат Джеронимо, он бы нашел, что вам ответить! Я же могу только напомнить вам, что вы обвиняете в еретичестве того человека, который, не жалея себя, содействовал обороне Святого Престола от врагов. Знайте, что в то утро, когда враги предприняли первую атаку на город, именно я сдержал их в городских воротах; без меня никто не дал бы отпор супостатам, и они беспрепятственно овладели бы замком, где после скрывался Папа, а возможно, захватили бы и самого понтифика.

Далее, именно я, не ожидая никакой награды, – ну или почти никакой, – командовал нашими бомбардирами при обороне этого замка и стрелял столь метко, что нанес неприятелю огромный урон и уничтожил целый ряд первейших вражеских командиров. И вот награда, которую воздают человеку, служившему Святой Церкви с такой доблестью и верностью! О, пойдите и повторите все мои слова Папе! Скажите ему, что я ничем не поживился от церкви, кроме