«Катюши» – «Сталинские орга́ны» - Артем Владимирович Драбкин Страница 27

А потом тетю Геню мобилизовали как врача, и она попросилась в Уфу – поближе ко мне. В Уфе попросилась в Архангельское. Ее назначили в участковую больницу в соседнее село Арх-Латыши главным врачом. Вот так мы собрались. А где наш Миша? Я смог это выяснить!

В то время в Сызрани находилась организация – бюро по учету эвакуированных или что-то в этом роде. В августе я написал письмо туда: мол, я, Юрий Хайтин, ищу брата, Михаила Наумовича, 1931 года рождения, в начале войны находившегося в Дараганово, в Белоруссии. К моему удивлению, буквально через две недели пришел ответ, что брат находится в детдоме… в Борисоглебске Воронежской области, где чуть раньше останавливались и родители. Когда они приехали ко мне, я им дал листок с адресом Миши! «Так я же там все знаю!» – говорит отец. И сразу туда. Почти без денег, без билета, без документов, нелегальным путем, в прифронтовую Воронежскую область. Нашел детдом. Дети в одежде из старых байковых одеял, вшивые, смотреть страшно. Детдом собирались эвакуировать, начальство уже сбежало… Отец схватил Мишку (никто никаких документов-расписок не спросил), и дней через 10–12 они приехали.

Повезло. Вся семья воссоединилась.

Да. И братья отца убежали. А дед с бабушкой не смогли. Старые они были, чтобы убегать. Их в витебское гетто загнали, там и погибли…

…А тетю перевели в райбольницу Архангельского, а потом в Уфу, в госпиталь № 1742, прямо напротив Башвоенкомата. От госпиталя ей дали однокомнатную квартиру на улице Ленина, напротив почты, во дворе. А потом она остальных в Уфу к себе перетащила. Сначала отца – он устроился на завод эмалированной посуды (это в самом конце улицы Чернышевского). Он был там единственным, кто мог для каждого металла найти свой тип эмали. Потом он мать привез и Мишу. В конце 1944-го тетя в Москву вернулась.

А я в Архангельском остался. В феврале 1943 года меня уже призвали в армию. В школе дали не аттестат, а справку об окончании 10 классов, невзирая ни на какие отметки.

Кстати, я и не все предметы изучал, а только те, что считал нужными: математику, русский, химию и физику. И на допризывную подготовку я не ходил. Позовут – я свет выключаю, прихожу. Мне – тут же: «Ладно, иди включай, дежурь».

Вы ситуацию на фронте отслеживали? Верили, что фашистов разобьют?

Честно говоря, сомнения были…

А когда немцев разгромили под Москвой?

Там же были сильные морозы. А я знал, что у немцев синтетический бензин, который на морозе густеет, как сметана… Что техника у них работать не может. А летом 1942-го опять началось немецкое наступление.

А откуда вы знали про синтетический бензин?

Нам еще в школе, когда у нас еще с Германией хорошие отношения были, рассказывали про немецкую химическую промышленность.

Происшествий нет, но хлеб украли

…Ну, призывают вас…

…И отправляют в Тоцкие лагеря. Это землянки. Никакого отопления. Двухэтажные нары. Освещение коптилками: сплющенная гильза, в ней кусок сукна от солдатской шинели и оружейное масло. Даже тарелок не было. Я как жестянщик наладил производство тарелок из консервных банок из-под американской свиной тушенки.

Столовой как таковой не было. В ведрах носили еду. Утром, как правило, дневальный докладывает дежурному: «Товарищ дежурный, никаких происшествий не произошло, кроме того, что кто-то украл буханку хлеба!» А буханка – это 7 кг на 35 человек. По-моему, все заранее планировалось, и офицеры в этом участвовали. Уже дней через десять мы стали доходягами. Утром на занятие выводят – ветром всех качает. На взвод одна учебная винтовка, в основном изучали по плакату: «Затвор служит для подачи патрона в патронник и плотного закрытия ствола…» Учили нас на минометчиков, но подготовки не было никакой. Месяца через полтора комсомольцев вдруг вызвали и отобрали тех, у кого рост не менее 175 сантиметров. Куда отбирают, никто не говорит. Кого ветром совсем уж качает, не брали. Нашли человек 30 поздоровей. На следующий день дают новую форму. Опять никто ничего не говорит, вроде как на фронт. Дают сухой паек на 10 дней. А мы настолько голодные, что кончили все за три часа. У всех начали животы болеть. С последствиями… Ладно, был второй комплект одежды… Отправили в город Гурьев, Казахстан, в пехотное училище. Добрались – оно уже переехало в Астрахань. Через неделю грузят нас на баржи и по Каспийскому морю везут в Астрахань. Но и там неладно: то ли наше училище уже не нужно, то ли еще что…

Опять какие-то представители приезжают. Строят нас и – в поезд. Куда-то едем… Приезжаем в Москву, на пересыльный пункт на Красноказарменной улице. Опять какая-то проверка… Оттуда через три месяца я попал в 13-й гвардейский учебный автополк. Это около Москвы, в районе платформы «Заветы Ильича» по Ярославской железной дороге.

Как кормили вас во время этого путешествия?

Плохо. Только когда из Астрахани в Москву ехали, лучше стало. На баржах много сухой рыбы лежало, вот ее мы и грызли.

И вот вы в учебном автополку. На водителя вас учат…

Не только. Учили специальности механика. Мы углубленно изучали «студебеккеры» и другие американские машины, а также ракетные установки.

На фронт!

Как вам «студебеккер»?

Вы знаете, даже современный «Урал-375» ему не соответствует. До недавнего времени мне приходилось на нем ездить… «Студебеккер» для «катюши» – это было спасение.

У ЗИС-6, который до этого был, двигатель слабый, проходимость по грязи нулевая, маневренности никакой. Грузоподъемность – три тонны, а «катюша» – это ж почти пять тонн. Горючего не наберешься: до 70–80 литров на сто километров! А у «студебеккера» где-то 30–35, при том, что мощность-то в два раза больше. Скорость у ЗИС-6 по грунтовой дороге – 15–20 километров в час, больше не выжмешь, а «студебеккер» на 50–60 шел свободно. И проходимость хорошая. Въезжаешь в болото – можно прямо из кабины приспустить колеса. Выезжаешь – опять, сидя в кабине, шины подкачал, и вперед.

Первую партию этих грузовиков американцы выпустили, по-моему, только в конце 1941 года. Для сборки нам даже попадали машины с заводскими номерами 140, 170. То есть только-только начинался выпуск.

Может, поэтому секретность доходила до абсурда. Устройство «студебеккера» мы записывали в рабочие тетради, а к вечеру сдавали их в спецчасть. Когда на фронт уезжали, нам сказали: «Пришлем на