Архив еврейской истории. Том 14 - Олег Витальевич Будницкий Страница 25

Впрочем, еще до получения ответа Довгалевского, 30 октября, глава правительственной комиссии Хинчук, обобщив информацию, полученную из Парижа, обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с запиской «По делу С. Л.», в которой, в частности, говорилось:

Уже самый факт содержания обвиняемых в предварительном заключении в течение почти годичного срока доказывает, что французские следственные власти считают выдвинутое против С. Л. и его сообщников обвинение в мошенничестве достаточно обоснованным, и с этой точки зрения предстоящий процесс мог бы у нас особых опасений за исход его не вызывать, — тем более, что следователь собирался передать это дело на разбирательство суду Исправительной Полиции.

В последнем своем сообщении т. Довгалевский, однако, пишет, что предрешена передача этого дела суду присяжных заседателей, на чем все время настаивала защита обвиняемых. Хотя мы не имеем еще сведений о решении Камеры предания суду, которая должна определить подсудность дела, я, однако, согласен с тов. Довгалевским, что дело, по всей вероятности, будет слушаться в суде присяжных. Это обстоятельство в корне меняет обстановку процесса. Если в суде Исправительной Полиции нам было бы сравнительно легко ограничить процесс рамками чисто уголовного мошенничества, то в суде присяжных защита, несомненно, перенесет весь процесс в политическую плоскость.

Надо при этом иметь в виду выдвинутую обвиняемыми версию происхождения векселей. По этой версии — векселя были выставлены С. Л. по приказу покойного В. 3. Турова, будто бы, для нужд Коминтерна и были пересланы С. Л. тов. Турову в Берлин в мае 1926 г. Тов. Туров эти векселя, будто бы, продал за 600 тыс. марок Иоффе и его сообщникам, причем ни С. Л., ни Иоффе и другие мошенники, в этом деле участвовавшие, друг друга не знали и друг с другом не встречались. Дополнительно выдвигается версия, что тов. Туров присвоил себе полученные за векселя деньги, за что и был убит подосланными эмиссарами Коминтерна. Защитники обвиняемых неизбежно будут пытаться придать процессу политический характер, потому что это дает им единственный шанс воздействовать на психологию присяжных и убедить их оправдать обвиняемых, будто бы введенных в «добросовестное» заблуждение агентами Коминтерна.

Я считаю, что мы, со своей стороны, должны решительным образом отводить всякие попытки перевода процесса на политические рельсы и, не поддаваясь на провокацию защиты, ограничивать процесс исключительно доказательствами чисто уголовного характера всего этого мошенничества. Зная, однако, обстановку буржуазного суда, мы не можем сейчас предвидеть, насколько нам это удастся. Защитники обвиняемых (Моро-Джиаффери и, вероятно, Кампинчи) являются крупнейшими французскими криминалистами. С нашей стороны выступают Грубер и Морис Гарсон. Ни один более видный французский адвокат, в том числе ни Поль-Бонкур, ни Леон Блюм, не согласились взять на себя защиту наших интересов, опасаясь именно политического характера предстоящего процесса.

Тов. Довгалевский считает необходимым, ввиду неизбежного почти придания процессу политического характера, пригласить с нашей стороны еще одного, чисто политического, адвоката и выдвинуть, по согласованию с Грубером и Гарсоном, кандидатуру коммунистического депутата Бертона. В этом предложении имеется опасность, что приглашение нашим защитником коммуниста Бертона вызовет излишнюю настороженность и даже предвзятую враждебность буржуазных присяжных и вместо ослабления усилит политический характер процесса. Я, однако, считаю, что следует разрешить т. Довгалевскому пригласить Бертона с тем, однако, чтобы он выступил лишь тогда, когда политическое выступление на процессе с нашей стороны окажется неизбежным.

Политический характер процесса осложняется еще и следующими обстоятельствами. Имеются сведения, что Беседовский собирается выступить на процессе в качестве свидетеля защиты, а история с ним, по мнению т. Довгалевского, сильно понижает наши шансы на успех. Помимо того, в белогвардейской прессе («Последние новости» от 15.Х с. г.) опубликовано письмо т. Литвинова к С. Л.[291], которое последний в свое время передал следователю. Защита обвиняемых, несомненно, использует полностью это письмо.

Я считал бы необходимым, чтобы в связи с опубликованием этого письма тов. Литвинов выступил с заявлением, что было им послано С. Л. и другое письмо, в котором он категорически требовал от С. Л. возвращения в Москву. Об этом втором своем письме т. Литвинов мне писал еще 11-го января сего года. Такое выступление тов. Литвинова, по моему мнению, облегчило бы возможность, с одной стороны, парализовать попытку использования этого письма, с другой, доказать, что С. Л., не найдя поддержки и у тов. Литвинова, опустился до того, что пошел на явное мошенничество с фальшивыми векселями.

Нам нужно, во всяком случае, приготовиться выдержать большой бой во время предстоящего процесса. Я считаю, что было бы очень целесообразно командировать кого-либо в Париж для руководства этим процессом, особенно — политической его стороной. Со своей стороны, я выдвигаю для этой цели тов. Б. С. Стомонякова, который хорошо знает все обстоятельства этого дела[292].

Хотя Политбюро не согласилось с необходимостью «заявления» Максима Литвинова относительно переписки его с братом, остальные предложения комиссии были одобрены, и 5 ноября по докладу Хинчука и Стомонякова было вынесено постановление:

а) Дать директивы полпредству и торгпредству СССР во Франции решительно отводить всякие попытки перевести процесс С. Л. и его сообщников на политические рельсы.

б) Разрешить т. Довгалевскому пригласить для участия в процессе Бертона с тем, однако, чтобы Бертон выступил лишь в случае неизбежности нашего политического выступления на процессе.

в) Командировать в Париж для руководства процессом т. Стомонякова[293].

Впрочем, как делился Крестинский со Стомоняковым 10 ноября, сомнения в целесообразности привлечения Бертона высказывал и Рапопорт, который, сам являясь беспартийным «спецом» и заведуя правовым отделом берлинского торгпредства, полагал, что «вовсе не нужно быть коммунистом, чтобы принять бой на политической почве и возражать против тех небылиц, которые будут рассказывать подсудимые, их свидетели и их защита». Выехав в тот же день в Париж для участия в совещании с Довгалевским, Членовым, Грубером и Гарсоном, «скептик» Рапопорт подготовил с ними записку, которая, по оценке Хинчука, явилась «первым изложением» будущей тактики стороны обвинения по вексельному делу[294].

Тем не менее Крестинский по-прежнему считал, что надежнее опираться на беспартийного юрисконсульта парижского полпредства Членова, чем на сомнительного Бертона:

Мы все знаем Членова как умного талантливого человека и очень способного уголовного адвоката. Он — человек с политическим темпераментом, прекрасно знает материал по делу, знает его так, как не будет знать ни один иностранный адвокат. Мы имели прекрасный опыт с его выступлением по делу об убийстве Воровского, а ведь выступал он тогда