Оды и некрологи - Борис Дорианович Минаев Страница 23

Однажды я сказал ему:

– Слушай, ну да, я согласен. Михалков с Алексиным все везде захватили. Нас не печатают. Все это правда. А делать-то что?

И тут на лице у Левы мелькнул момент истины. Он как-то погрустнел и сказал мне тихо:

– Я не знаю, что. Но что-то делать надо.

Потом добавил:

– Понимаешь, сейчас такой момент. Решающий. Все куда-то идут. Все что-то делают. Что-то просят. И им дают! Нам нельзя больше ждать.

– А куда же они идут? – спросил я удивленно.

– Не знаю… Куда-то туда! – и он горько засмеялся. – К будущему! А мы с тобой никуда не идем.

Я представил себе всех этих людей, которые куда-то идут – но не как на демонстрации, решительной толпой с флагами, смешными плакатами и значками Тимошина, а отдельными боевыми группами куда-то конкретно, в какие-то кабинеты, к каким-то руководителям (ну вот как вышеупомянутый Пит Колупаев в кабинет замминистра культуры), что-то у них там «берут» – и жизнь становится немного другой. Ну хотя бы временно.

Она буквально меняется на глазах.

Эта картина меня так вдохновила, что я решился. И вместе с тем она меня напрягла – готов ли я штурмовать командные высоты, было еще неизвестно.

Я почувствовал себя немного золотоискателем.

Мне кажется, что буквально на следующий день после того, как новая организация «Фонд детского кино и телевидения» под руководством Ролана Быкова вселилась на Чистопрудный бульвар в огромное здание бывшего министерства хлебозаготовок, Лева позвонил мне.

Голос его был мрачен от решимости и в то же время его немного перехватывало от волнения.

– Послушай! – сказал он. – Надо звонить! Сейчас. Прямо сейчас! Иначе мы опоздаем! Уже все туда идут, я узнал.

Я немного помолчал.

– Ты понял? – спросил меня Лева.

– Давай телефон, – угрюмо ответил я.

Лева бросил трубку.

Через десять минут он снова перезвонил и спросил, есть ли у меня ручка.

Короче говоря, еще через некоторое время я набрал номер, сухо поговорил с секретаршей, мне перезвонили через десять минут, и вот я повторил какому-то пожилому человеку, который при Ролане Быкове был как бы начальником генерального штаба, что вот, добрый день, простите, я из «Комсомольской правды» и как бы представляю в данном случае как бы общество молодых детских писателей.

…Все оказалось правдой – до сих пор я помню, как Ролан Быков вошел в кабинет бывшего министра хлебозаготовок СССР на своих танцующих ногах, произнося очередной бешеный монолог, пытливо оглядел нас с Левой – и пригласил за стол, дальний конец которого терялся в полумраке.

…И тогда Лева начал говорить.

Он хорошо говорил, и нас не выгнали. В дальнейшем он с Быковым дружил, и дружил с его вдовой, когда он умер, и вообще все сложилось, оковы пали, река потекла, я имел к этому не самое прямое отношение, но все же имел. В министерстве хлебозаготовок нам дали комнату, в этой комнате Лева практически жил, там был шкаф, довольно большой, и в нем лежали рукописи поэтов и писателей. А также иллюстрации в папках.

Кто-то писал о царях и царицах, – писала потом об этом волшебном времени Лена Григорьева, – кто-то о сражениях, кто-то о поэтах и художниках, всем нашлась работа. Беда была в том, что Астаховы (издатели. – Б. М.) закупили множество слайдов и старались в каждую книжку втиснуть как можно больше картинок! Порой для текста просто не оставалось места!

Бывало, Лева приносил мне почти готовый макет и говорил: вот здесь сократить 10 строк, здесь 20 и так далее.

Я каждый раз впадала в панику! Как? Ведь нарушится ход повествования! Ведь если убрать две фразы, непонятно будет, откуда что взялось?

В общем, я к каждому тексту относилась трепетно и потому нервно.

И не понимала, как можно удалить десять строк без ущерба для автора, читателя и вообще литературы?

Рядом со мной сидел невозмутимый Миша Минаев (мой брат. – Б. М.), который говорил мне:

– Сокращай абзацами!

– Как? Целый абзац убрать?

– Да, – спокойно отвечал Миша, – я всегда так делаю, и никто ничего не замечает – как будто так и было. Лен, ты что думаешь, это кто-то читает?

Этот аргумент меня как-то убеждал и примирял с действительностью.

Через эту комнату на Чистопрудном бульваре, где сидели Лева и его команда, шел бесконечный поток людей. Это была типичная редакция девяностых, не газетная, а именно книжно-журнальная, где можно было сойти с ума просто от концентрации разных персонажей на одном квадратном метре. Были безумные и прекрасные персонажи, были просто безумные, были грустные графоманы, которых никто никуда не хотел брать, и упрямые графоманы, которые добивались справедливости, были скандалисты, отстаивающие свои авторские права, были поэты, читавшие свои стихи, были добродушные пьяницы, были тихие и деловые издатели, которые пытались в этом хаосе поймать ускользающую суть, были гении старшего поколения, и были гении младшего поколения, были друзья, но иногда и скрытые враги. Иногда в эту комнату заходил и Тимошин…

Я видел его на фотографиях из «Черной курицы», слепых полароидных снимках, которые Лева обожал, потому что они выскакивали из коробочки с веселым жужжанием, выскакивали сразу, и, хотя на них почти ничего не было видно, какие-то блики вместо лиц, Лева завешивал ими все стены в «Черной курице».

Вот на этих снимках иногда мелькает Тимошин – он стоит на заднем плане, всегда как бы стесняясь, улыбаясь, и всегда незаметный.

Лева рассказывал мне, что поскольку Тимошин переехал в какой-то момент в Медведково, они стали «дружить домами», Тимошин приходил с женой и двумя мальчиками, они катались с высоких снежных горок, был мороз и солнце, в общем, была счастливая мирная жизнь.

* * *

…Я же увидел Тимошина в последний раз при довольно странных обстоятельствах.

В 1990-е годы мы начали играть в бадминтон. Играли через сетку и обязательно с разметкой площадки. Это было важно. В основном – пара на пару.

Играли в разных местах – сначала в каком-то дворе (почему мы туда попали, не знаю) прямо на асфальте, расчертив площадку мелом, потом в лесу за МКАДом, где мы вбивали колышки и натягивали какие-то идиотские веревочки. У меня на даче в Мамонтовке (там разметку делали оригинально – рыли лопатой буквально канавы, и засыпали их желтым песком), наконец, скинулись и решили снимать целый спортивный зал на 5-й улице Ямского поля, теперь там сплошное российское телевидение, а тогда был приличный спорткомплекс. Помню, как я пришел к дяденьке, подписал договор