Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева Страница 23

мечтали и не смогли издать изгнанники» (Москва, «Терра», 1997 г.). В данном сборнике переиздаются сочинения и фотографии из указанной выше книги. Не включены в его состав сочинения детей младшего возраста. Исключение составили сочинения учеников гимназии в Моравской Тржебове (Чехословакия). Это позволит читателю составить более полное представление обо всем комплексе документов с воспоминаниями недавно переживших ужасы Гражданской войны детей, о том, какую роль в их жизни сыграла русская школа.

Сборник состоит из семи разделов, в каждый из которых включены сочинения учеников одной из вышеназванных школ. Разделы имеют названия школ, систематизированы в соответствии с датой написания сочинений в каждой из них. В подразделах указаны классы, в которых обучались авторы сочинений, начиная с младших и заканчивая старшими.

В фонде Педагогического бюро сочинения-воспоминания учащихся каждой школы включены в отдельное самостоятельное дело, поэтому архивные шифры указаны в конце разделов.

Текст документов передан в соответствии с современными правилами орфографии и пунктуации, сохранены заголовки и стилистические особенности текста.

Л. И. Петрушева

Русская школа в Моравской Тржебове (12 декабря 1923 г.)

Приготовительный класс[119]

Подгорный

Мои воспоминания до поступления в гимназию

Я, по приезде в Пильзен, сразу поступил в чешскую школу, где я проучился недолго. Там было мне довольно скучно, так как я не знал языка. Потом мы переехали на другую квартиру, которая мне очень понравилась. Это было весною в мае. Потом я до сентября месяца жил с папой и мамой в Пильзене. В сентябре меня устроили в гимназию, и 10 сентября я поехал.

Мне хотелось ехать в гимназию. Ехали мы 12 часов. Потом я приехал в Моравскую Тржебову, где мне очень понравилось.

Васильковский Игорь

Мои воспоминания до поступления в гимназию

Я был с папой в России, папа служил в добровольцах, и потом, когда они уходили, то я заболел, и папа со мной остался в Екатеринодаре[120], а потом, когда пришли большевики в Россию, то они узнали, что он служил в добровольцах, и его хотели расстрелять, но папа узнал, и мы убежали от них в Одессу, а потом мы приехали в Подольскую губернию, а потом мы перешли через Днестр в Румынию и нас арестовали, но потом нас выпустили, и я потом учился в румынской школе, а потом я был в Сербии, там учился в русской гимназии.

Шмарин Валя

Мои воспоминания до поступления в гимназию

Я ехал из России и очень был рад, что еду из России, и когда я приехал в Прагу, я поступил в чешскую школу. Я потом разучился говорить по-русски, и потом мама узнала, что тут русская гимназия, она называлась Моравской Тржебовой.

Белосельская М.

Мои воспоминания до поступления в гимназию

Я была в Константинополе. Я там училась с француженкой. Потом поехала в Германию. Мне очень не хотелось уезжать из Константинополя. Там я все время ела фрукты. И изредка ездила в Сан-Стефано, где купалась в море. Я умела плавать и уплывала глубоко. Ехать в Германию мне очень не хотелось. Я очень плакала, уезжая из Константинополя.

Приехав в Берлин, я совсем не умела говорить по-немецки и боялась выйти на улицу. Потом я подружила с одной девочкой по имени Гертруда. Научившись по-немецки, я поступила в немецкую школу, где училась три месяца. Потом я поехала сюда, в гимназию.

Репетиторский класс[121]

Малинин Кирилл

Мне было тогда всего лишь двенадцать лет, когда началась революция. Конечно, отчета во всем, что тогда происходило, я себе отдать не мог, я не сознавал как следует, что это было. Помню, что в феврале, какого числа, точно не знаю, у нас в гимназии уроки до конца не дошли и всех распустили по домам. У старшеклассников настроение было поднятое, все были чем-то возбуждены, и я чувствовал, что творится что-то очень важное. Домой я возвращался по Тверскому бульвару. Было какое-то жуткое затишье. Все люди говорили вполголоса, это было похоже на жужжание пчел. При виде жандармов все моментально смолкали и, как только те проходили, снова начинали о чем-то оживленно говорить. Что было дальше, я уже себе смутно представляю. Помню только, что по улицам ходили большие толпы, пели Марсельезу, у всех на груди были красные банты, и у меня тоже. Через несколько дней мы уехали в деревню, и там я уже жил самой обыкновенной жизнью. В конце лета приехал отец и привез много новостей. Старшие говорили о Керенском и Временном правительстве, но меня это мало касалось, я проводил целые дни в лесу, ловил рыбу или играл с деревенскими ребятишками, среди которых у меня было много товарищей.

В сентябре нужно было ехать в Москву, потому что начинались занятия. Занимались мы только один месяц, в октябре началось большевистское выступление, и занятия прекратились. Это был какой-то ад. Но этот ад был мне интересен, я впервые услышал стрельбу из орудий, собирал пули, осколки от снарядов. Я был еще мал и не задумывался над тем, что это ведь брат убивает брата, и что это льются потоки родной русской крови. Так как в гимназии не было занятий, мы уехали в деревню, потому что там было спокойней. Но недолго продолжалось это спокойствие. Большевики стали выгонять и грабить всех помещиков, начались ужасные погромы. Пришли и к нам и приказали оставить имение в течение двух часов. Это всех так поразило, что в первый момент никто ничего не понимал, никто не мог поверить этому. И пришлось оставить свое родное гнездо, в котором протекло все мое раннее детство. Очень горько и тяжело было тогда у меня на душе. С этого дня начались несчастья в нашей семье. Большевики разбили нам жизнь, и не только нам, а очень многим. Через несколько дней после нашего приезда в Москву я очень серьезно заболел и пролежал полгода в постели. После этой болезни мне нужно было ехать на юг в теплый климат. Решили ехать также мой брат и две сестры, они надеялись получить в Харькове службу и там жить, потому что в Москве начался сильный голод. Отец мой работал на эпидемии сыпного тифа. Он заболел, и поэтому не мог с нами ехать.

В Харькове мы прожили целое лето 1918 года. Жили в скверных условиях. Брату и сестрам приходилось очень много работать. Они служили простыми рабочими в 18 верстах от Харькова, на хуторе. Когда пришли белые, брат пошел добровольцем, а я, мама и сестры