Темная сторона нации. Почему одни выбирают комфортное рабство, а другие следуют зову свободы - Борис Цирюльник Страница 17

Идея становится безумной, когда она более не признает ограничивающих обстоятельств.

Неслучайно Гитлер повторял на демонстрациях, что Германия не могла восстановиться из-за Версальского договора 1919 года. Все деньги уходили за границу в виде репараций. По его словам, у всемогущих евреев были деньги, власть, интеллектуальные ресурсы, а поражение Германии в войне доказало их предательство. В основе логической системы лежали недоказуемые утверждения, сформированные без оглядки на реальность: «в их руках власть, они нас не защитили, наказать их будет справедливо. Забрать ресурсы, которые принадлежат им одним… установить идеологическую систему, узаконить действия полиции, собрать в лагерях, чтобы они больше не могли вредить». Подобный ход рассуждений был направлен исключительно на объяснение и не учитывал возможные оговорки и спорные моменты, и обосновывал исчезновение народа, на который возложили вину.

Никто ни разу не вспомнил ни про быт немецкого еврейства, ни про его вклад в защиту Германии в войне 1914–1918 гг., ни про гордость за причастность к германской культуре, ни про источник его богатства. У евреев не было права владеть землей, строить дома или нанимать на работу христиан. Евреям остался интеллектуальный труд, медицина, философия, музыка, право и банковское дело. Деньги ассоциировались с грязью, аристократы и духовенство не хотели марать руки и поручали управление своим состоянием евреям-ростовщикам. Когда в XIX веке началось развитие банковской отрасли, у евреев были все ресурсы для успеха: капитал, знание законов и международные связи. О быте евреев тоталитарная риторика также умалчивала. Все, о чем говорили, только логически развивало идею об их любви к деньгам и стремлению захватить мир.

Реальный человек перестает иметь значение.

Согласно Рабле, бредовая логическая мысль, выведенная из непродуманных умозаключений, не оставляет отпечатка. Этой мыслью питаются прожектеры и стараются не замечать знания созидателей.

Подобный дискурс не учитывает реальность и создает ощущение, будто знаешь правду, потому что чувствуешь ее: «Евреи устраивают заговор против нас, они готовятся к войне и хотят заработать еще больше денег». Когда постоянные гонения создали атмосферу террора, пришлось найти слова, которые сделали неприемлемое приемлемым. Обилие эвфемизмов в тоталитарном дискурсе объясняется игрой словами и эмоциями. Виктор Клемперер нашел многочисленные примеры использования технических терминов в тоталитарной риторике для описания «человеческого материала», а вскоре и употребления нейтральных слов для сокрытия ужасающих решений, логичным образом выведенных из технических понятий.

Когда людей обозначают выражением «человеческий материал», создается эффект научных рассуждений.

На основе речевых представлений принимается решение проанализировать составляющие части этого материала. За хорошей машиной ухаживают, плохую сдают в утиль – из лучших побуждений.

Слова отпечатываются в нашей памяти и оставляют след.

Мозг оперирует словами, которые используются в нашей семье и культурной среде, и становится чувствительным к подобного рода информации. Разница между хорошим человеческим материалом, вызывающим восхищение, и плохим, подлежащим уничтожению, становится понятнее. Речь определяет мышление и способствует проявлению уникальности. Когда речь однозначно воспроизводится в коллективном дискурсе, она проникает на глубинные уровни и замещает индивидуальное мышление. Так бессмысленный щебет попугаев создает иллюзию мысли, уверенность, за которой в действительности ничего не стоит.

Я признаю, однако, что есть во мне и механическая составляющая. Натяжение связок приводит в движение скелет. Такой подход становится тоталитарным, когда мое представление о себе сводится к одной идее, согласно которой механический элемент полностью характеризует мою личность. Чтобы избежать тоталитарности, следует добавить часть иной природы: эмоциональную, поэтическую, интерактивную, социальную, даже духовную. Так возникает две опасности. Первая связана с утверждением, что человеком управляет невидимый мир души. Тоталитаризм спиритуалистического толка объявляет войну тоталитаризму механистическому. Вторую опасность представляют те, кто хочет объединить разноплановые подходы к человеку, их обвиняют в смешении дисциплины. Землепашцы знают: для получения наилучших урожаев с посева необходимо сочетание нужного количества воды, тепла, свойств почвы и времени года. Фрагментарные знания ученых обогащают исследования почв, их влажности, генетики растений, но урожай улучшится после применения всех разноплановых знаний.

Говорить, чтобы скрыть действительность

Когда описание человека становится всеобъемлющим, необходимо подобрать слова и метафоры, создающие из фрагментарных знаний цельное представление. Чтобы испытать откровение, достаточно преклоняться перед лидером, священником, ученым или философом. С помощью экономики, биологии, духовности или политики объясняется все, что угодно.

Выберите учение по душе, часть в нем будет правдой, но как целое оно будет ложным.

Но если вы решите присоединиться к группе поклонников, постарайтесь навязать вашу истину тем, кто думает иначе. Нам хорошо вместе, мы понимаем друг друга с полуслова, разделяем одни и те же верования, а чтобы легче узнавать своих, мы одинаково одеваемся, носим одни и те же знаки отличия, даже прически у нас похожи. Мы используем жесты, скандируем лозунги, идем нога в ногу под звуки одного и того же марша, будто мы один человек, словно мы марионетки. Какое счастье! Паравербальная коммуникация дает ощущение власти, приносит воодушевляющую эйфорию, но совершенно не соотносится с действительностью! Те, кто не ведется на эти языковые средства, оказываются одиночками в толпе, в океане убеждений – сомневающимися, колеблющимися, размышляющими.

В 1930-х в Германии оппозиционеры собирались во время уличных представлений. Когда по улице проезжала машина чиновника, толпа поклонников спешила выразить свою любовь и поднятием правой руки выразить свою приверженность. Виктор Клемперер не присоединялся к ликующим. Он не мог принять участия в этом торжестве и бежал, но только в другую сторону, чтобы в ближайшем переулке спастись от коллективного экстаза. Там он встречал еще двух-трех раскрасневшихся и запыхавшихся человек, которые убегали от накатывающей тоталитарной волны. Они без слов понимали, почему каждый из них оказался здесь. Такой опыт остался в памяти и у моего друга детства Себастьяна Хаффнера. Когда по улице проходила колонна штурмовиков, «чтобы не быть нещадно избитым, надо было бежать со всех ног или же делать как все, поднимать руку… Давайте же возрадуемся, взвоем вместе с волками: Хайль! Хайль! В итоге начинаешь входить во вкус». Здесь сокрыта сила конформизма.

Если выть с волками, то чувствуешь себя волком. Принадлежность к группе настолько придает уверенности и вызывает эйфорию, что теряешь голову.

Даже насилие, когда о нем вопят хором, доставляет приятное ощущение силы.

Мы возбуждаемся не от фраз, а от коллективного воспевания ненависти.

Язык служит выражению мыслей в той же степени, что и выражению чувств, но в словах, которые приходят нам в голову, уже заложена интерпретация действительности, перевирание фактов. Когда я хочу мягко донести до другого, что реальность невыносима, я выбираю слова, смягчающие