Тюдоры. Любовь и Власть. Как любовь создала и привела к закату самую знаменитую династию Средневековья [litres] - Сара Гриствуд Страница 17

В «Слове о Розе», написанном в 1402 году, Кристина Пизанская изобразила спор двух авторитетных мужчин о морали или аморальности «Романа о Розе». (Кристину можно назвать журнальным колумнистом XV века, освещавшим самые разные темы от собственного умственного развития до военной тактики: тогда, как и сегодня, общественная полемика позволяла зарабатывать деньги.) Она утверждала, что работа де Мёна несправедлива, поскольку огульно очерняет женщин; что он не уважает брак и выступает за распущенность. На ее открытое письмо откликнулся не кто иной, как секретарь короля, государственный деятель и гуманист Гонтье Коль, называвший де Мёна своим «главным учителем». Он утверждал, что за взглядами Кристины могут стоять ее единомышленники, которые не осмеливались напасть на де Мёна сами, но «желали использовать [Кристину] в качестве козла отпущения». При этом он призывал ее «отказаться от обвинений, которые вы осмелились выдвинуть». Двумя днями позже Коль снова написал Кристине, убеждая ее «отступиться от явного заблуждения и безрассудного безумия, в которые вы впали из-за самонадеянности, высокомерия и гордыни, как женщина, всецело управляемая эмоциями».

Впрочем, Кристине не было свойственно ничего из перечисленного. Если Коль ссылался на «скудость способностей» на том основании, что она была женщиной, она отвечала ему: «знайте, что я не считаю это ни преступлением, ни малейшим упреком, в знак уважения к благородной памяти и постоянно исполняемым новым деяниям самых мудрых и доблестных дам, которые всецело достойны похвалы». Мышь, писала она, может напасть на льва; несмотря на все хорошее, что можно найти в «Романе о Розе», «я утверждаю, что он может вызывать лишь порочное и извращенное поощрение гнусных нравов и распутной жизни на основании доктрин, полных лжи». Когда полемика набрала определенную силу, Кристина отправила копию переписки французской королеве Изабелле, и в конце концов на сторону Кристины встал канцлер Парижского университета Жан Жерсон, написав трактат, осуждающий «Роман о Розе».

Главным итогом этой дискуссии стало то, что благодаря ей Кристина обрела великую миссию: защищать репутацию женщин от церковных женоненавистников, чьими руками до тех пор писалась история, – то, что пыталась делать, хоть и гораздо грубее, Батская ткачиха Чосера. На знаменитой иллюстрации в одном из сочинений Кристины она изображена пишущей в своем кабинете, перед ней – открытая незаконченная книга, в руке – перо, а у ног, среди складок ее фирменной синей мантии – маленькая собачка. Насыщенный синий оттенок, которого добивались с помощью чрезвычайно дорогого ультрамаринового пигмента, многократно повторяется в изображениях Кристины по всему тексту, указывая на ее высокий статус, так же как и белый головной убор с рогами, который могла носить только аристократка. Со времен святого Луки из Линдисфарнского Евангелия поза пишущего в изображениях средневековых мыслителей-мужчин служила дополнительному укреплению их авторитета. Позже Кристина писала, как в том же самом кабинете взяла в руки сборник классической поэзии (книги все еще были редкостью, но теперь она имела доступ к королевской библиотеке) и была потрясена неприязненными изображениями женщин, которые там обнаружила.

Именно это переживание привело ее к написанию знаменитой «Книги о граде женском», опубликованной в 1405 году. В ней Кристина перечисляет знаковых женщин от бесстрашных амазонок до некой Анастасии, художницы, которая, возможно, создала портрет самой Кристины; от библейских Юдифи и Эсфири и женщин-святых до современных ей дам-аристократок. Книга оставалась иконой феминистской мысли вплоть до XVI века и позже. В королевской библиотеке Тюдоров наверняка имелось несколько произведений Кристины Пизанской, а на стенах дворца Елизаветы I висели гобелены с изображениями из «Книги о граде женском». Однако часть советов из следующего труда Кристины «Сокровища града женского» вполне могли умиротворить ее самого резкого критика. Люби и уважай мужа, кем бы он ни был. «Незаконная любовь» влечет за собой множество опасностей, а подозрение в грехе почти так же разрушительно, как и сам проступок.

«Не уповай на тщетные фантазии, как это делают многие молодые женщины, позволяя себе верить, что нет ничего дурного в любви с нежной страстью, лишь бы она не сопровождалась какими-либо греховными поступками… Будучи лишь заподозренными в такой любви – при том, что истина так и не была обнаружена – [эти благородные дамы] потеряли не только честь, но и жизнь». Не думай, что можешь подарить мужчине доблесть, не поощряй его, рискуя своей репутацией, не тверди себе, что приобретаешь «настоящего друга и покорного слугу». «Некоторые мужчины утверждают, что, совершая великие подвиги, они служат своим дамам. Я же утверждаю, что они служат только себе». Вряд ли найдется более явное опровержение теории куртуазной любви – или, как покажет следующее столетие, опровержение, более актуальное для английских королевских дам.

Едва отойдя от всеобъемлющего гуманизма Чосера, легко усмотреть в сочинениях Кристины борьбу с ветряными мельницами. Решить, с одной стороны, что идеал куртуазной любви был поставлен на службу более широкой и реалистичной цели насаждения любви в браке, а с другой – что ему отводилась подобающая роль изысканной литературной игры. Однако пыл и широта, с которыми распространялась полемика вокруг работы Кристины Пизанской, опровергают эту удобную теорию.

К тому моменту король Франции Карл VI, муж королевы Изабеллы, которая была покровительницей Кристины Пизанской, основал Cour Amoureuse (Суд любви), устав которого сохранился в Национальной библиотеке Франции. Мужчинам на заседаниях этого суда было положено исполнять в честь дам любовные песни своего авторства. Не существует никаких свидетельств того, что суд когда-либо проводил ежемесячные заседания, заложенные в уставе. Возможно, в этой концепции был элемент фантазии, введенный, чтобы отвлечь внимание народа от особенно свирепой вспышки чумы (а связанные с судом проблемы могли использоваться для маскировки других проблем на политической сцене). Тем не менее окончательный список членов Суда любви насчитывал около 600 самых высокопоставленных лиц страны.

Более того, примерно в 1400 году королевский врач Эврар де Конти написал «Нравоучительную книгу о шахматах любви». Аналогия между игрой в шахматы и куртуазной любовью уже давно была достаточно популярна, чтобы шахматная партия, нередко изображавшаяся в иллюстрациях к рукописям, означала, что за ней стоит эротическое содержание. В шахматы играли Ланселот с Гвиневрой и Тристан с Изольдой. Подобно «Роману о Розе», действие «Книги о шахматах любви» происходит в саду.

В течение XV века сюжет шахматной игры (как и сюжет самой куртуазной любви?) действительно приобретал все более бытовой оттенок. Но все изменения происходили постепенно, а английская королевская библиотека свидетельствует о том, что интерес к старым историям отнюдь не угасал. Эдуард III завещал своему внуку Ричарду II несколько