Мария Монтессори. Дорога победительницы. В одиннадцати действиях с прологом и эпилогом - Андрей Маркович Максимов Страница 14

Мама всегда поддерживала дочь и гневалась на отца. Ренильде никогда не сомневалась, что у дочери обязательно получится все, что она задумала.

К тому же Ренильде нравилось, что дочь идет «против потока», существует вопреки общественному мнению.

Нельзя не согласиться с биографом нашей героини Ритой Крамер, которая заметила: «В дочери-диссидентке Ренильде видела себя, и это доставляло ей удовольствие»[28].

Напомню: в эти годы Монтессори – едва за 20 лет. Многие родители считают этот возраст вполне себе несамостоятельным: только-только детство кончилось.

Мария в своей семье все равно видела поддержку. Разную. Не всегда безусловную. Но ей не ставили ультиматумов, ей никто ничего не запрещал.

Дом оставался тылом. Мария знала: здесь она всегда найдет защиту.

В одиночестве

Первая и единственная женщина, которая получает знания в школе, где учатся одни мужчины…

Коридор. Идет толпа молодых парней. И среди них практически незаметна юная девушка.

На секунду отложите книгу, просто представьте, каково это: быть единственной женщиной среди мужчин?

Представили?

Мария Монтессори существует в мужском мире. Для нее всё – проблема, всё – сложно, даже вымыть руки.

Она обязана заходить в аудиторию последней, желательно – в сопровождении отца.

Случается, что, войдя в класс, Мария понимает: для нее не оставлено ни одного места, ей попросту некуда сесть. Тогда приходится выйти из зала, искать стул. Понятно, что ей никто не помогает. А преподаватель еще и наверняка сделает замечание за опоздание: профессоров тоже раздражает женщина-студентка.

На белую ворону всегда обращают внимание, но смотрят, понятно, недоброжелательно. Часто за спиной она слышит довольно злобное шипение. Я легко представляю фразу: «Куда катиться мир?», летящую ей в спину.

Впрочем, нередко реагируют открыто.

Когда она идет по коридору, некоторые студенты нарочито вздыхают ей в лицо:

– Фу…

На что она с неизменной улыбкой отвечает:

– Дуйте, дуйте, друзья мои. Чем сильнее вы дуете, тем выше я взлечу.

Чисто теоретически Монтессори могла бы стать достопримечательностью школы: первая в стране женщина, которая учится на доктора! Разве это не повод, чтобы ей гордиться?

Но это – только теоретически. Ощущение такое, что все в школе – от преподавателей до студентов – хотят на ее примере доказать: правило, по которому девушек нельзя учить профессии врача, – совершенно справедливое и неотменяемое.

Мария старалась ни с кем не ругаться, ни на кого не выплескивать свое раздражение.

Для нее обучение в таких условиях было еще и школой сдержанности, выдержки – качеств, которые она сохранит на всю жизнь.

Однажды сидящий рядом с ней студент специально болтал ногами с такой страстью, что парта Монтессори начала качаться.

Мария посмотрела на него. Просто бросила взгляд.

Студент перестал болтать ногами и испуганно прошептал своему соседу:

– Оказывается, я бессмертен.

– Что? – не понял тот. – Почему?

– Если бы я не был бессмертен, – я бы уже умер. Ты видел, как она на меня посмотрела?

Мария должна знать все предметы лучше своих однокурсников: те могут рассчитывать на снисхождение, она – нет. К тому же она обязана доказать: то, что она поступила учиться на врача – правильно и справедливо.

Она понимает, сколько девушек захотят последовать ее примеру. И значит, она должна показать такой пример…

Анатомический театр

Но самая большая проблема – занятия в морге, в анатомическом театре.

Надо заметить: одна из причин, из-за которой женщинам было запрещено учиться на доктора, заключалась в том, что будущий врач должен был вскрывать трупы мужчин. Было принято считать, что женщине это делать неприлично.

Однако работа в анатомическом театре – основа обучения любого врача. Запретить Монтессори присутствовать на вскрытии невозможно. Если она будет ходить с однокурсниками и вместе с ними вскрывать трупы мужчин – вроде как неприлично.

Как быть?

Ответ один: пусть ходит одна. Последняя. Ближе к вечеру.

Ей даже будто бы специально выключали свет, чтобы она производила вскрытие при свечах…

Юное существо в морге, при меркнущем, тусклом свете дрожащих свечей вскрывает трупы, чтобы лучше узнать строение человека…

Такую картинку описывает один из исследователей жизни Монтессори. Может, так и было, но мне такая картина кажется излишне мистически-красивой, чтобы быть правдой. Хотя кто знает…

В любом случае, она приходила вдвоем с профессором и каждый раз словно держала экзамен и на человеческую выдержку, и на медицинский профессионализм.

Однажды после очередного урока в морге Монтессори спросила педагога:

– Сколько времени должно пройти, чтобы привыкнуть есть в тот же день, когда вскрываешь трупы?

Профессор ответил:

– Я могу есть сразу.

Мария улыбнулась. Она решила, что это шутка, и не поверила учителю.

Кажется, что улыбка – главный ответ Монтессори на всю недоброжелательность, злобу и непонимание. Она не позволяет себе гнева. Не разрешает себе срывов. Старается держаться ровно, как бы ни было тяжело.

Школа выдержки – серьезная.

Эта внешне спокойная реакция на любые проблемы, любые сложности останется у нее на всю жизнь. Мало кому удалось увидеть Монтессори в гневе или тем более в истерике.

Младенец – как спасатель

Однако она – живой человек, а любому терпению может прийти конец. И вот однажды Монтессори не выдерживает, уходит с занятий домой в твердой уверенности, что никогда больше не вернется в школу.

Отец оказался, как всегда, прав.

Она устала каждый день идти в школу как на бой. У нее больше нет сил. Она готова учиться – подолгу, по многу часов, сколько надо. Но она больше не хочет воевать. Она утомилась от борьбы.

Дорога домой шла через парк. Мария шла, понурив голову, обессиленная и уставшая.

Человек в таком состоянии ни на что не обращает внимания. Но она почему-то заметила нищенку с младенцем на коленях, которая сидела на скамейке и просила подаяния.

Какая-то неясная, интуитивная сила с этой минуты начала руководить Монтессори.

Мария подошла к нищенке, подала милостыню. Две женщины улыбнулись друг другу. Мария села рядом, о чем-то спросила несчастную. Та ответила. Непонятно почему потек разговор, словно между подругами.

И вдруг Монтессори увидела лицо младенца. Весь мир куда-то исчез, остался только крошечный ребенок.

Он играл красной лентой и, казалось, был абсолютно спокоен и даже счастлив. Лицо его излучало доброжелательность, он смотрел так, будто вся эта грязная, нищенская жизнь его вовсе не касалась. Смотрел прямо в глаза Марии. И во взгляде малыша читалась не детская наивность, а мудрость, которую не у всякого взрослого во взгляде прочтешь.

Лицо младенца светилось счастьем, словно он умел любить жизнь не за ее хорошие проявления, а просто за то, что она есть. Мария поняла,