Моя полосатая жизнь: Рассказы оголтелой оптимистки - Нина Витальевна Зверева Страница 13

Еще минуту назад ты была звездой и все у тебя было «ух!», и вдруг ты понимаешь, что нет, тебе еще расти и расти. Я сосредоточилась на интервью, тренировалась дома, с другими людьми. Как быть, когда человек малоразговорчивый? А ты должен сделать так, чтобы человек забыл о камере и рассказывал тебе. Как сформулировать вопросы? Как уточнить? И удачных интервью становилось все больше.

А потом случилась история номер два. В 26 лет я победила на всесоюзном конкурсе молодежных программ и оказалась в молодежной редакции Центрального телевидения. Первый живой эфир получился очень хорошим, меня все хвалили. И я не удивилась, когда вдруг меня попросили заменить кого-то в прямом эфире. Мой собеседник – эстонская писательница, которая пошла путем знаменитой Астрид Линдгрен. Я прочитала ее сказки, все, что смогла найти в библиотеке.

Она пришла, я ее встретила, мы поговорили немного до эфира. Для нее это было одно из первых телеинтервью. И разговор в эфире пошел хорошо – как появилась первая книга? Почему именно сказки? Я даже процитировала кусочек из ее книги. Теплая атмосфера в студии, когда вообще не думаешь, что где-то там тебя смотрят миллионы людей. Почему меня понесло, я не знаю, но я решила добавить эмоций в разговор и спросила:

– А ваши дети тоже любят ваши сказки? Они читают их? Это для них написано?

Ее лицо изменилось. Было ощущение какого-то беззвучного землетрясения в студии, и я сразу поняла: произошло что-то страшное. Через паузу, собравшись, она медленно сказала:

– Мои дети погибли. Оба, вместе с мужем.

Потом режиссер сказал, что, наверное, моя реакция стала единственно правильным выходом из ситуации. У меня полились слезы, и я сказала:

– Простите, я не знала.

После продолжительной паузы я спросила:

– Как вам удалось это пережить?

И она, глядя на меня добрыми светлыми глазами, ответила:

– Никак не удалось, но книги – это, наверное, то, что помогает.

Примерно где-то после этой фразы мы завершили наш эфир. Она меня обняла, меня всю трясло. Мне сказали, что это было прекрасно. Но для себя я поняла, что это совсем не мой вариант, никогда. Еще я для себя сделала вывод, что нельзя никогда спрашивать человека о личном, если ты не уверен, что это возможно. Надо максимально все знать. Никогда не говорить наугад, никогда.

А третья ситуация получилась смешной и абсолютно тупиковой. Тоже прямой эфир, программа «За Садовым кольцом». Шаболовка, мне лет сорок. Шаболовка и Останкино в то время – как два разных мира, как провинция и столица, где столица – это Останкино. Шаболовка же – темная, старая, скучная.

И в ней прямой эфир с очень важным человеком – адмиралом, серьезным, симпатичным, лет сорока пяти. Для него это был первый прямой эфир после назначения. К интервью я была готова полностью, мои ребята сделали сюжеты из его города. До эфира мы с ним поговорили о детях, общих знакомых, зашли в студию, начали эфир. Я его представила и спросила, что такое адмирал, что такое военно-морская жизнь, как она выглядит изнутри. Начались сюжеты. И где-то на десятой минуте я услышала храп. Мощный настоящий храп, который я слышала только в купе, когда ездила на поезде Москва–Нижний. Кто храпит? Адмирал как-то сжался… Никого нет в студии. Две камеры, одна показывает общий план, а другой камерой должен рулить оператор. А тут камера включена, горит красная лампочка, а оператор на стуле сидит и храпит. Из режиссерской аппаратной никто не идет, не слышат. Может, и зрители не услышат? Но адмирал же слышит. Я зачастила вопросами, повернулась прямо вся к адмиралу, чтобы быть ближе, старалась громче говорить, чтобы, может быть, разбудить оператора, что ли? С трудом, но довели мы этот эфир до конца.

Спустился режиссер:

– Что такое? Ты что-то нервничала, так тараторила.

Оператор, проснувшись, даже не извинился:

– Да, со мной иногда бывает, 75 лет, знаете ли.

Убеленный сединами и награжденный орденами человек, который нисколечко не почувствовал себя виноватым. Ну естественно, я заручилась гарантией, что в следующий раз в прямом эфире в студии будет ассистент.

Вот такие бывают в жизни повороты. И каждая неудача, каждый стресс чему-то нас учат – и тогда мы растем, развиваемся и осваиваем жизнь во всех ее этих вызовах. Либо они ничему не учат. Тогда в этом виноваты только мы сами.

Глава 7

Как меня выгоняли с работы

У всех в жизни были сломы и неудачи. Они часто кажутся несправедливыми. Три истории об этом.

Первая история – из детства. Она очень болезненная. А началась очень интересно. В восемь лет я «удачно» сбила с ног режиссера телевидения, гоняясь за майскими жуками с сачком. А ему это, как ни странно, понравилось. Он встал, отряхнулся и сказал, что ищет как раз такую активную девочку. И непременно с косичками.

– Сколько тебе лет?

– Восемь.

– Придешь туда. Я работаю там. Я дядя Миша. И будем сниматься.

И показал на телевизионную вышку. Я пришла, пробилась через вахтера, что, видимо, тоже было задумано дядей Мишей. Нашла дядю Мишу и стала сниматься.

Мне это очень нравилось. Нравилось, что меня узнают на улицах. Нравилось, что отпускают с уроков. Нравилось, что я какая-то особенная, что у меня есть вот такое особенное дело.

Мне всегда нравилась публичность. Я много и успешно выступала: читала стихи, вела какой-то краеведческий конкурс, снималась в кино. Меня хвалили. Лишь один раз была проблема – я должна была сыграть девочку-воровку, которая украла у родителей деньги и пошла покупать что-то вкусное, потому что родители копили на машину и лишали детей всего. Это была такая поучительная история. Но мои родители никогда нас ничего не лишали, очень старались угодить детям, в семье был просто культ детей, поэтому, когда я с этими бумажными, из газеты нарезанными деньгами заходила в магазин, у меня не было на лице нужной эмоции – «Дайте, дайте мне конфет!». Мне рассказывали про эту девочку, я старалась войти в роль, но… Вот такая история. А в остальном это было безумно интересно.

Но однажды телефон замолчал. Телефон был только домашний, по нему звонили, договаривались с родителями или со мной про съемки, но вдруг нам перестали звонить со студии. Мне тогда было 12 лет – возраст гадкого утенка, когда я, и так не очень ловкая, изменилась. Голос стал грубее и ниже, а манеры не улучшились.

Телефон не звонил. Однажды я включила телевизор прямо во время своей программы «Горьковская пионерия», а там совершенно другая девочка, как пава, плывет по студии. И косы у нее гораздо толще. И вообще она была вся такая… Я смотрела и понимала, что все – появилась новая фаворитка. И мне никто не позвонит.

Очень страдала. Хотела пойти и спросить, но родители отговорили:

– Нет, не надо.

Я им за это очень благодарна. Тогда это был урок гордости. На телевидении предпочли другую – это их право. Она была лучше меня, я сама это видела. И я страдала, пока мой мудрый папа не сказал мне очень важную вещь:

– Ниночка, а почему ты думаешь, что на телевидении бывают только те, кто ведет передачи?

– Это как?

– А еще бывают те, кого приглашают в эфир. Сделай так, чтобы тебя пригласили сниматься.

Это стало мотивирующей идеей, благодаря которой я начала участвовать везде. Даже в районных соревнованиях по беговым лыжам, хотя спортом занималась просто как физкультурой. Оказалось, что я могу и даже хочу побеждать! Я достигала