Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс Страница 48

– Нехорошо, что ты не дал мне переодеться, – говорю я Лемми в промежутках между прерывистыми вдохами и выдохами – я не то чтобы богиня кардиотренировок Плезант-Вэлли. На самом деле я девица в туфлях на каблуках, девица, которая бог знает сколько лет назад выросла из своих дурацких гетр.

И нет, дружище директор Харрисон, никого я не спасла от огня на Третьей улице. Что не будет иметь значения, если пламя не проникнет сюда. Но если проникнет? Может быть, мы все рождаемся с ведерком определенной емкости для горестей, чтобы при следующей крупной лавине, сошедшей в это ведерко, часть прежних горестей могла выплеснуться из него.

Я бы с этим согласилась.

– Слушай, может быть, я успею забежать к себе… – начинаю я говорить Лемми, и в голове у меня короткая передышка в моей комнате всего в нескольких улицах отсюда, но я произношу эти слова, когда мы выходим из-за деревьев и видим перед собой яхту огромнее самой жизни.

Я останавливаюсь, упирая руки в колени.

– Ты знаешь, что каждый твой шаг – два моих? – спрашиваю я Лемми.

– Но мои ноги и весят больше, – отвечает Лемми, и если бы я могла дышать по-настоящему, то наверняка поспорила бы с ним. Но я могу только стоять и всасывать в себя воздух. Когда дыхание немного возвращается ко мне, я спрашиваю Лемми, чтобы еще чуточку оттянуть время:

– Ты помнишь «Умиак»?

– Лодка есть лодка, – отвечает Лемми и, не оглядываясь, делает шаг на пристань.

Наверху появляется веревочная лестница, я вздрагиваю и прикрываю голову, будучи уверена, что это «Птицы 2: Птеродактиль!», но тут лестница начинает разворачиваться поперек невероятно высокого гладкого борта.

– Что случилось? – спрашивает Лемми с искренней, как мне кажется, озабоченностью.

– Когда у тебя длинные волосы, нельзя не нервничать при появлении птиц, – сообщаю я ему.

– Птиц?

– Летающие такие штуки? – объясняю я и мотаю головой в сторону веревочной лестницы.

Он на это только пожимает плечами, а потом вежливо отступает, пропуская меня первой. В юбке.

– Серьезно? – спрашиваю я.

– Мать меня выпорет, если я буду вести себя не по-джентльменски, – говорит он, вскидывая брови и расправляя плечи.

– Весьма любезно с твоей стороны, – говорю я, прихватываю в кулак свободную часть юбки и прижимаю к бедру, плотно стягиваю тканью обе ноги, завязываю ее сбоку узлом. Семенящими шагами, едва ли позволяющим подниматься по трапу, я все же перебираю ступеньки руками и поднимаюсь все выше и выше, и, черт побери, борт у яхты такой высокий, я словно поднимаюсь по стене, внезапно выросшей из озера.

Лемми поднимается практически сразу за мной, на его лице ухмылка, одна из тех, которые означают «нет проблем», он демонстрирует, с какой легкостью ему это дается, какая я древняя старуха, если для меня подъем по трапу такой великий труд, будто меня на денек выпустили из местного приюта для престарелых.

– Ну, лады, – говорю я, глядя – не бегут ли сюда сторожевые собаки, нет ли охраны в черных костюмах, нет ли медвежьих капканов, которые вошли в моду после «Челюстей».

Насколько я могу судить, кроме нас, тут никого нет. А верхняя палуба, по крайней мере на мой неискушенный взгляд, точная копия палубы на той, другой яхте. На той яхте, когда я была на ней в последний раз, повсюду лежали завернутые в материю трупы Основателей, под ногами чавкала кровь, а некая статусная жена падала с верхней палубы, ее ноги перебирали воздух, словно крутили педали велосипеда.

Если я правильно понимаю, то яхта смерти теперь на дне, ее затопили специально, либо она по меньшей мере на свалке старых лодок – я так толком и не знаю, что означает «открывать кингстоны». Может быть, что-то королевское, а значит, выходит за пределы возможностей моего кошелька.

Лана Синглтон появляется из какого-то пространства, которое я могу назвать только «ниоткуда», губы у нее плотно сжаты. На ней выцветшие джинсы и старые кроссовки, на застегнутой куртке джинсовой ткани на ее пятифутовой фигурке капли краски, на затылке у нее корона в виде неряшливого пучка волос. Я что хочу сказать, с такой короной вполне можно быть королевой Терра-Новы, но ее регалии – счет в банке, ее социальное положение, эта яхта. И я знаю, мне следует быть более щедрой, менее подозрительной – ничего не могу с собой поделать, и в голове у меня крутится мысль, что она устроила этот спектакль, когда Лемми сказал ей, что он не один – со мною, и она только в последний момент решила накрутить этот отвратительный пучок на голове, а после этого спустилась по тайной лестнице из каюты наверху, где стоит ее койка.

В руке у нее бумажный пакет, судя по виду, из дизайнерской мастерской в Голливуде или Дубае.

– Лем говорит, вам нужно переодеться, – говорит она и передает пакет мне, вытянув руку до предела, потому что не хочет создавать у меня впечатление тесноты, пугать меня.

– Спасибо, – говорю я ей.

– Пришлось угадывать ваш… размер, – говорит Лана, моргая чуточку быстрее.

– Где я могу?.. – спрашиваю я.

Она наклоняет голову в сторону открытой двери за нами, потом говорит:

– Мы будем на носу.

– Место Лео и Кейт, – добавляет Лемми, но смысл его слов проходит мимо меня. Спереди. Это я поняла.

Я беру сумку и иду вверх по пандусу к открытой двери, потом внутрь в каюту, или комнату, или как уж оно называется. Здесь градусов на пять теплее. Снаружи тоже не лютый холод, обычная октябрьская прохлада, но тут, внутри, лучше. И это не каюта, это что-то типа… не знаю – зал или главное место? Никаких штурвалов для противостояния сильным штормам, только много диванов и стульев, в углу – бар, в середине – большой стол и… о, это, наверное, зал приемов, да? Все эти высокие круглые столы, чтобы стоять рядом с ними с бокалом в руке, а еще один низкий стол на двоих, не похожий на остальные. Тут Лана и Лемми ужинают каждый вечер. Кто-то здесь даже ноутбук оставил, я думаю, потому что им приходится есть в одиночестве.

Но на всех окнах я вижу жалюзи, вероятно, специально, чтобы ничто не стесняло меня, а опущены жалюзи, скорее всего, с пульта дистанционного управления, который Лана держит при себе. Да нет же, идиотка, она делает это