Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова Страница 52

– Когда это случилось?

– Как раз накануне юбилея. За несколько дней.

– И как Михаил Пархоменко это воспринял?

– Он звонил ей постоянно, она ему не отвечала. Мучила его, изводила.

– Офелия, это очень важные сведения, если потребуется, ты подтвердишь их на допросе у следователя?

– Только если об этом не узнает мама. И бабушка тоже. Иначе я ничего не скажу.

– Ты подозреваешь, что Михаил Пархоменко из мести мог отравить Гертруду и вас?

– Не знаю, не сам ведь, если только нанял кого-то из обслуги, денег заплатил. Мама про них, про всю их семью говорит, что они все делают чужими руками. Но вообще-то, я не думаю, что он мог причинить Гере вред. Я однажды их видела вместе в Москве… в кафе. Я не следила за ними, просто так получилось случайно. Он так на нее смотрел восторженно, восхищенно. Она из него веревки вила.

– Виола знает об этом романе?

– Гера с ней не делилась, только со мной. Но Виола знает, она такая проныра любопытная, от нее трудно что скрыть. И кое-что еще произошло за несколько дней до юбилея.

– Что же? Пожалуйста, ничего не скрывай.

– Да тут нечего скрывать. У нас кошка вдруг сдохла в доме.

– Умерла кошка?

– Ни с того ни с сего. Забралась под дом и орала там, а я подумала, что она напоролась на гвоздь. Павлик полез за ней под дом, а достал уже мертвую, – Офелия смотрела на Катю. – Я тогда все думала. И теперь вот тоже думаю об этом. Но уже по-другому. Если нас всех хотели убить, так, может, на кошке опробовали яд?

– Мы эксгумируем труп. Где похоронили кошку?

– Киселев ее забрал, бабушка ему велела сразу. Спросите у него. А можно я вас спрошу тоже?

– Конечно, спрашивай.

– Нас всех все равно убьют, как папу?

– Нет, нет, что ты… мы этого не допустим. Но пока ты и сестра в больнице, будьте осторожны. И не ешьте то, что тут вам дают.

– Я и так уже ничего не ем. Даже то, что мама из дома привозит. Не могу, душа не принимает. Не боюсь, но я просто не могу. Врач тут пригрозил кормить меня насильно через катетер, что ли. Такой идиот… А лекарства что, тоже не принимать? – Офелия усмехнулась. – Нет, так все равно не убережешься. Если только в барокамеру лечь или в гробик хрустальный. Виолу тоже станете допрашивать?

– Я бы хотела, это необходимо.

– Тогда идите, только уведите ее от Павлика. Он, может, и сам того не хочет, но влияет на нее сильно. При нем она вам скажет лишь то, что он разрешит.

Глава 37

«СТАРАЯ СУКА»

Когда Катя спустилась на лифте вниз, пересекла больничный вестибюль с намерением выйти на улицу и побеседовать с Виолой Архиповой, там, на улице, ее ждал сюрприз.

Полковник Гущин, гладковыбритый, вымытый с мылом до блеска, застегнутый на все пуговицы, ароматизированный одеколоном и мятной жвачкой, призванной уничтожить все запахи вчерашнего, столь неуместного ночного кутежа, явил себя собственной персоной возле лавочки, где курили Павел Киселев и девочка.

Катя подошла к ним в тот момент, когда уже стало ясно – целью Гущина является не потерпевшая несовершеннолетка, а охранник.

– Ну-ка погуляй, дочка, проветрись, а то позеленела от дыма-то, нам тут поговорить надо, – отечески велел полковник Гущин Виоле.

Виола нехотя встала, швырнула окурок, извлекла из кармана розовой бархатной куртки-кенгурушки конфету, сунула в рот, развернув обертку.

Она пошла в вестибюль, то и дело оглядываясь на них. Нет, на охранника Киселева, что так и остался сидеть в ленивой позе.

Катя присела рядом на лавочку, а Гущин, перед тем как сесть, с усилием одышливо наклонился, поправляя шнурок на своем щегольском ботинке.

Вроде как шнурок и не развязался, или то Кате лишь померещилось.

– Давненько не виделись, Павел, – сказал Гущин, усаживаясь. – Но за все эти три года, что со смерти вашего работодателя прошли, нет-нет да вспоминал я вас.

– И не только вспоминали, на допросы тягали, когда Сашка-банкир в ящик сыграл на Кипре, – Павел Киселев курил.

– Что-то всей этой вашей электрогорской междоусобице конца-краю нет, – сказал Гущин. – Но одно дело – когда взрослые глотки друг другу рвут, а другое – когда на потомство покушаются. Слушайте, давно я вас хотел спросить – чего это не уволили вас, а?

– То есть?

Киселев крепко закусил сигарету. А Катя подумала: браво, Гущин, старый ты пьяница, даже с похмелья жестокого не теряешь чутья. Самый правильный вопрос задал охраннику. Не то, что он видел или заметил на банкете, где все снова проворонил. А вот этот вопрос – главный.

– Да, да, это самое – чего взашей не прогнали еще тогда, три года назад, когда Архипова убили?

– Меня ж ранили тогда.

– Это я знаю. И то, что вдова Архипова дорогущее лечение оплатила и курс реабилитации в немецкой клинике. Легкое ведь тебе тогда прострелили? Но все равно – полечили тебя за хозяйский счет. Не знаю уж как – по контракту или просто долг христианский выполнили. А потом должны были в шею, так всегда поступают с вашим братом, когда босса убивают. И сейчас то же самое – такой профессиональный прокол, непростительный прокол. После таких событий охранника-то не просто в шею, а пинками иные прогнали бы, да резюме еще в Интернет запульнули – волчий билет на всю оставшуюся жизнь. Так нет, никто из семейства тебе даже никаких претензий не предъявляет. Снова ты на работе, при деле, и даже жизнь дочерей она тебе опять доверила.

– Слушайте, меня можете оскорблять как угодно. Но ее не трогайте.

Киселев произнес это так, что Кате невольно захотелось отодвинуться от него на лавочке подальше.

– Вот, вот, я об этом самом… Про нее… послушал бы ты, парень, себя сейчас. Спите вместе с вдовой?

– Нет.

– Да брось, кто тебе поверит. Раз не уволили тебя, не прогнали из семьи, значит…

– Я сказал – нет. Я… она не такая. Я сейчас уйду, я должен быть в палате.

– Сиди тут, уйдешь, когда я тебе разрешу, – Гущин засопел. – А ты как думал, парень, цацкаться