Длинные ножи - Ирвин Уэлш Страница 48

Я поднялся и снял книгу с полки.

– Могу я взять ее?

– Разумеется, – весело ответил он, явно довольный моими скромными запросами. – Слышал, что вы любитель чтения. Мне самому нравится старик Бальзак. Отличный выбор!

Меня отправили жить к моему дяде в Англию, где я посещал частную школу. Поэтому я получил образование среди представителей класса, который меня изувечил.

Дядя Яхангир был ученым, который сбежал из Ирана после революции. Его лицо было сильно изуродовано после того, как в детстве на него напал бешеный датский дог. Потом он посвятил свою жизнь работе в косметической промышленности и, в частности, тестированию продукции на животных. Он ненавидел собак и кошек и бросал хищные взгляды, когда лаял соседский спаниель или их черный кот перелезал через стену в его сад в Ислингтоне. Яхангир был интеллектуалом, у которого было много друзей из аристократов, стремившихся показать свою космополитичность, принимая темнокожего мужчину в свою среду, хотя они сами возили своих детей на большие расстояния, только чтобы они не учились вместе с черными из жилых кварталов в центре Лондона.

Я был "одноруким азиатом", как охарактеризовал меня ехидный староста класса в мой самый первый день в школе. Но я был большим и злым парнем и даже одной рукой мог бить очень сильно. Я увлекся спортом. Моя инвалидность означала, что я не мог играть в регби или грести, но в спортзале я проводил столько времени, сколько мог. Но несмотря на это, мое увечье до сих пор иногда все равно причиняло мне страдания. Я опробовал несколько протезов рук, но все они в разной степени меня не устраивали.

Все свои интенсивные тренировки я проводил исключительно для подготовки к мести. Пока я таким образом себя развивал, у Ройи, казалось, тоже все было отлично. В Ислингтоне нам жилось очень хорошо. Яхангир был веселым собеседником, очень похожим на своего брата, моего отца, и не особенно пытался нас контролировать. Он обращался с нами как со взрослыми, позволяя мне и Ройе приходить и уходить, когда нам вздумается. Я быстро оценил вольности жизни в западном обществе. Я скоро открыл для себя алкоголь и девушек, но никогда не позволял ни опьянению, ни романтическим чувствам отвлечь меня от моей главной миссии. Поступив в Кембриджский университет, Ройя изучала вирусологию и инфекционные заболевания. Впоследствии она стала экспертом в этой области и преподавала и вела научную деятельность в Эдинбургском университете. Но все было хорошо лишь на поверхности. Ройя постоянно боролась с депрессией и тревогой. Однажды мне позвонила ее соседка по дому и сообщила, что у нее передозировка снотворного. Я немедленно поехал в Шотландию. Я сказал ей, что она не имеет права так поступать, что ей следует думать о своей блестящей карьере вирусолога.

– Те, кто жестоко обращаются с детьми – вот настоящие распространители заразы, – слабым голосом сказала она мне, лежа в кровати.

Она оправилась после того случая и продолжала жить прежней жизнью.

Я тоже поступил в университет, только в Оксфорде, где изучал журналистику. Я сменил имя с Араша Ланкарани на Викрама Равата. Иран и Запад продолжали ссориться, и теперь более модно было быть индийцем. Я вполне мог за него сойти. Работал в нескольких газетах. Я написал книгу "Привилегированный азиат: Моя жизнь в английской системе частных школ". Какое-то время жил в Париже, затем вернулся в Лондон. Выпустил продолжение: "Образцовый азиат: Моя жизнь в последние дни Флит-стрит"13.

В своей карьере журналиста я планировал пойти по стопам отца. Я собирался расследовать зверства коррумпированных режимов и, таким образом, привлечь к ответственности властную элиту. Но затем я понял две вещи. Во-первых, основная масса людей была подавлена, ошеломлена и напугана темпами происходивших перемен. Оболваненные раболепным пусканием слюней в телевизионных реалити-шоу, которые спонсировались властями, они терпимо относились к злоупотреблениям со стороны элиты или даже поклонялись им. В них была какая-то ярость жертвы, но они обращали ее друг на друга или на любую другую группу, к которой, по их мнению, относились лучше, чем к ним. И такое восприятие почти полностью контролировалось правящими кругами через средства массовой информации, которыми они управляли. Во-вторых, в любом случае, я не получал прямого удовлетворения от этой попытки разоблачить злоупотребления властей. Я хотел, чтобы они дрожали и корчились, чувствуя страх и беспомощность, которые они всегда пытались вселять в других. Я решил, что нужно подружиться с этими влиятельными людьми, которые считали, что у них есть данное Богом право разрушать чьи-то жизни. А потом я устрою для них настоящий ад.

Используя навыки, полученные при написании собственных мемуаров, я начал интересоваться написанием статей о жизни других людей.

Я стал "тем самым биографом".

Вся моя эмоциональная и физическая подготовка была направлена на то, чтобы завоевать доверие этих тщеславных людей. Когда придет время, я вырву испорченные души из слабой плоти их тел.

За эти годы я сменил несколько протезов, пока, наконец, не нашел тот, который мне действительно подходил. Сделанный из латунного сплава, это был весьма тяжелый инструмент, достойный той силы, которая была в моих бицепсах, плечах и всем теле.

Потом однажды мне пришлось снова ехать в Эдинбург по очень печальному поводу. Ройя умерла: на этот раз передозировка стала смертельной. Я был опустошен, хотя это и не стало большим сюрпризом. На похоронах я произнес надгробную речь и попросил всех помолиться, чтобы она хотя бы после смерти обрела покой, который эти звери отняли у нее при жизни. Теперь жажда мести жгла меня еще сильнее. У меня уже было досье на всех, кто был моей целью. Да, это блюдо следовало подавать холодным, но я слишком долго ждал. Я буквально сгорал от ненависти. Но с чего же начать?

И тут вмешалась сама судьба.

На скромных поминках сестры ко мне подошла красивая светловолосая женщина и посмотрела прямо в глаза.

– Я работала с Ройей, – сказала она, протягивая левую руку, чтобы пожать мою единственную. Обычно люди подавали мне правую руку и очень смущались, когда я отдергивал ее, вынужденный объяснять свою инвалидность.

Я сказал, что я не знаю ее и не могу вспомнить среди друзей Ройи. Такую красивую девушку я бы точно запомнил.

– Зато я знаю о тебе все, – прошептала она тихо, но настойчиво. – А особенно про твою жажду мести.

23

Снова задул холодный восточный ветер, и солнце скрылось за облаками. На обратном пути к машине Леннокс включает телефон, просматривая пропущенные, из которых самыми тревожными являются три звонка от специалиста тюрьмы по социальной работе, Джейн Мелвилл. Сообщения она не оставила. Он перезванивает ей и слышит слова,