Дороти Сэйерс - Пять отвлекающих маневров Страница 73

Инспектор разложил веером шесть фотографий и внимательно наблюдал за тем, как мистер Гордон нерешительно склонился над столом.

— Видите ли, я не мог подробно рашшмотреть велошипедишта, — протянул торговец. — К тому же на нем были очки а на фотографиях в очках никого нет. Впрочем, не думаю, чтобы это был он, — Гордон отложил изображение Стрэтчена в сторону. — Этот мужчина похож на военного и, как мне кажетша, должен быть вышоким и плечиштым. Тот же тип вовше не выглядел ждоровяком. К тому же он был беж бороды. Что кашаетша этого… — Кларенс Гордон пристально вгляделся в фотопортрет Грэхема. — У этого очень жапоминающиеша глажа… Ш другой стороны, у человека в очках глажа могут быть какими угодно, вы меня понимаете? В его шлучае очки кажутша отличной машкировкой. Вот тот парень тоже похож, но у него большие уши, а я не припомню, чтобы у виденного мною человека торчали уши. Даже ешли они и были, то шовшем небольшие. В общем, повштречатьша мне в то утро мог каждый из них, но ш уверенноштью утверждать что-либо я не вожмушь.

— Ничего, мистер Гордон. В любом случае вы очень помогли следствию. Примите нашу благодарность.

— Я швободен? Мне надо жаниматьша бижнешом.

Отпустив Гордона, инспектор повернулся к Уимзи.

— Не Стрэтчен и не Гоуэн, — сказал он. — Гоуэн очень крупный мужчина.

— К тому же ясно, что он не убийца, — ответил Питер. — Еще один ложный след.

— Беда с этими самыми следами, — посетовал Макферсон. — Настоящая загадка… Каким образом велосипед мог попасть на Юстонский вокзал, если его не использовал преступник? Совершенно непонятно. И откуда взялся человек, виденный в Джирване? А серый костюм и очки? А двенадцать миль за полчаса? Не понимаю, как это возможно… Разве что велосипедистом был действительно уникальный атлет…

— Попробуйте в мое отсутствие поиграть в игру «Кто есть кто?» — предложил Уимзи. — Думаю, это поможет вам пролить свет на происходящее. Мне же пора идти, а то художники могут сорваться с заброшенного крючка. Тогда хоть кричи «Караул!»… Исчезнут, словно ветер их сдул. Надо же, заговорил почти стихами!

Вернувшись, лорд Питер увидел, что Уотерз и Грэхем, вооружившись холстом, палитрами, мастихинами и кистями, и вовсю обсуждают преимущества и недостатки мольбертов разного вида.

Уимзи поставил набросок Кэмпбелла на стол.

— А вот и объект! — воскликнул Грэхем. — Весьма, кстати, характерный. Я бы сказал даже — сверххарактерный. Что думаете, Уотерз?

— Очень похоже на то, чего можно было ожидать от Кэмпбелла, — ответил Уотерз. — Художественные приемы деградируют до маньеризма, и в результате получается карикатура на свой собственный стиль. Между прочим, такая история может приключиться с любым. Возьмем, к примеру, Коро[51]. Однажды я ходил на его выставку и, честно говоря, после просмотра больше сотни работ, собранных вместе, оказался крайне разочарован. А ведь он был мастером…

Грэхем приподнял холст, затем, передвинув его ближе к свету, насупился и задумчиво поскреб поверхность картины большим пальцем.

— Забавно, — сказал он. — Детали как будто не вяжутся друг с другом. Сколько людей видело это, Уимзи?

— Полагаю, только я и полицейские. Да, и еще, естественно, прокурор.

— Э… Так вот, что я хочу сказать? Если бы мне заранее не сообщили, кто автор…

— Да?

— Я бы решил, что это моя собственная рука. В композиции чувствуется некоторое смешение стилей. А вот здесь? Вы только взгляните на камни, Уотерз, и на тени под мостом. Тона холоднее, в них больше синего, чем обычно бывало у Кэмпбелла, — Грэхем отодвинул от себя набросок на расстояние вытянутой руки. — Такое впечатление, будто он экспериментировал. Явно ощущается какая-то напряженность Вы не согласны?

Уотерз подошел и взглянул на пейзаж через плечо Грэхема.

— Не знаю… Впрочем, да. Кажется, я понимаю, о чем вы. Смотрится немного неестественно, вот здесь и здесь. Или нет, не совсем так. Немного неуверенно? Тоже не то слово… Неискренне да! Эта особенность никогда не привлекала меня во всех работах Кэмпбелла. Он считался мастером красивых эффектов, но когда подходишь поближе, становится ясно, что они не выдерживают никакой критики. Такова уж была его манера. Бедный Кэмпбелл, ты по-прежнему полон кэмпбеллизмов!

— Точно, — согласился Грэхем. — Одна моя знакомая леди в похожем случае выразилась про «Гамлета» в том духе, что «он полон цитат».

— А вот Честертон [52] как-то сказал, — вставил Уимзи, — что даже люди, имеющие собственный стиль, иногда создают произведения, напоминающие пародии на самих себя. В частности, он приводил в пример отрывок из Суинберна [53]: «От лилий и безжизненности добродетели к восхитительности и розам порока». Видимо, то же самое происходит порой и с художниками, хотя это не более чем предположение.

Грэхем удивленно взглянул на его светлость, открыл рот, но, ничего не сказав, снова его захлопнул.

— Ладно, хватит болтать! — скомандовал Уотерз. — Коль скоро нам предстоит копировать этот ужас, лучше поскорее начать. Отсюда нормально видно? Краски я положу сюда, на стол. И, пожалуйста, не швыряйте их на пол, а то знаю я эту вашу гадкую манеру!

— Даже и не собирался! — возмутился Грэхем. — Я аккуратно складываю их в шляпу, а если ее под рукой нет, тюбики лежат на травке, чтобы все необходимое было рядом. Зато я никогда не бросаю их в сумку вместе с сэндвичами. Уму непостижимо, как вы умудряетесь не наесться красок, а на холст не кладете селедочное масло.

— Я вообще не убираю сэндвичи в сумку, — парировал Уотерз. — Им самое место в кармане. Как правило, в левом. Можете считать меня растяпой, но я всегда знаю, где что найти. А вот Фергюсон прячет тюбики в карманы, поэтому его носовые платки выглядят хуже, чем тряпки для вытирания кистей.

— Это намного лучше, чем ходить в засыпанной крошками одежде, — сказал Грэхем. — Стоит ли упоминать про случай, когда миссис МакЛеод долгое время считала, что испорчена канализация, пока не опознала в источнике зловония вашу старую блузу для рисования. Что это было? Ливерная колбаса?

— Подумаешь… Всего-то раз, по недосмотру. Вы что, хотите, чтобы я, как Гоуэн, носил с собой нечто несуразное, вроде корзинки для пикника пополам с пеналом, и походный чайник в придачу? Так, что ли?

— Гоуэн просто сноб. Помните, как я однажды незаметно вскрыл его коробку и положил в каждое отделение для красок по маленькой рыбке?

— Знатно вы его тогда проучили! — расхохотался Уотерз. — Он потом целую неделю не мог пользоваться коробкой из-за рыбного запаха. И, кажется, даже прервал на какое-то время занятия живописью, как он сам говорил, из-за нарушения привычного порядка вещей.