Энн Перри - Утопленник из Блюгейт-филдс Страница 38

— И я должна знать о людях, которые умирают от голода, без крыши над головой, но не о подростках, над которыми надругались извращенцы, больные страшной заразой? Ты это хочешь сказать?

— Шарлотта, ты все равно ничего не сможешь изменить.

— Я могу попробовать!

— Ты ничего не добьешься! — Томас был вне себя от ярости. День выдался долгим и трудным, и инспектор был не в том настроении, чтобы предаваться высокопарным рассуждениям о морали. В этот преступный бизнес вовлечены тысячи подростков, возможно, десятки тысяч, и один человек ничего не сможет добиться. Шарлотта тешит себя пустыми иллюзиями, стремясь успокоить свою совесть, только и всего. — Ты просто не представляешь себе огромных масштабов этого бизнеса. — Питт широко развел руки.

— Не смей говорить со мной свысока! — Схватив с дивана подушку, Шарлотта что есть силы швырнула ее в мужа. Питт увернулся, подушка пролетела мимо и свалила с комода вазу с цветами. Ковер оказался залит водой, но ваза, к счастью, не разбилась.

— Тысяча чертей! — воскликнула Шарлотта. — Какое ты неуклюжее создание! Мог бы по крайней мере поймать подушку. А теперь посмотри, что ты наделал! Мне придется подтирать пол.

Томас рассудил, что жена вопиюще несправедлива к нему, однако спорить с ней было бессмысленно. Подобрав юбки, Шарлотта поспешила на кухню, вернулась с совком и шваброй, тряпкой и кувшином с чистой водой. Она молча навела порядок, наполнила вазу водой из кувшина, поставила в нее цветы и водрузила их на комод.

— Томас!

— Да? — произнес Питт подчеркнуто прохладным тоном, однако внутренне он был готов принять извинения с достоинством, даже великодушием.

— Я считаю, что ты можешь ошибаться. Возможно, этот человек невиновен.

Питт был ошеломлен.

— Что?

— Я считаю, что Джером, возможно, не виновен в смерти Артура Уэйбурна, — повторила Шарлотта. — О, понимаю, Эжени производит такое впечатление, будто она не сможет досчитать до десяти, если ей не поможет какой-нибудь мужчина, и при звуках мужского голоса у нее становятся влажными глаза, но это все напускное — игра. Внутри она такая же проницательная, как и я сама. Эжени знает, что ее муж — угрюмый и озлобленный человек, которого никто не любит. Я даже не могу сказать, любит ли его она сама. Но она определенно его знает! У него нет никаких страстных увлечений, он холоден как треска, и он не очень-то любил Артура Уэйбурна. Но Джером прекрасно понимал, что работа в доме Уэйбурнов — очень хорошее место. На самом деле из двух братьев он предпочитал младшего, Годфри. Он говорил, что Артур противный, хитрый и тщеславный.

— Откуда тебе это известно? — удивился Питт. Его любопытство было задето, несмотря на то что он считал, что Шарлотта несправедлива по отношению к Эжени. Странно, как самые добрые, самые рассудительные женщины дают волю женской злобе.

— Да потому что это сказала Эжени, ясное дело! — нетерпеливо сказала Шарлотта. — И пусть она играла на тебе, как на трехгрошовой скрипке, меня она ни на мгновение не смогла обмануть — она слишком умна, чтобы даже пытаться это сделать! И не смотри на меня так! — Она выразительно посмотрела на мужа. — И все только потому, что я в твоем присутствии не заливаюсь слезами и не говорю, что ты единственный человек в Лондоне, у кого хватит ума раскрыть это дело! Это вовсе не означает, что мне все равно. Напротив, мне не все равно. И я думаю, как это ужасно удобно для всех свалить вину на несчастного Джерома. Все чисто и аккуратно, ты не находишь? Можно будет оставить в покое всех влиятельных людей, избавив их от необходимости отвечать на множество весьма щекотливых вопросов личного характера и впускать к себе в дом полицейских, чтобы потом об этом судачили соседи…

— Шарлотта!

Питт вскипел от негодования. Жена абсолютно несправедлива к нему. Джером виновен — все указывает на это, и нет никаких доказательств обратного. Шарлотта прониклась жалостью к Эжени, расстроилась из-за подростка, торгующего собой; не надо было рассказывать ей про Альби, он напрасно уступил своему глупому желанию. Хуже того, он с самого начала понимал, что это глупо, еще слушая собственный голос, произносящий эти слова.

Шарлотта застыла в ожидании, не сводя глаз с мужа.

Томас собрался с духом.

— Шарлотта, ты не знаешь всех обстоятельств дела. Иначе ты понимала бы, что у нас достаточно доказательств, чтобы осудить Мориса Джерома, и нет ничего — ты меня слышишь? — ничего, что указывало бы на существование кого-то еще, кто был бы каким-либо образом причастен к этой трагедии. Я ничем не могу помочь миссис Джером. Я не могу подправить или скрыть факты. Я не могу заставить молчать свидетелей. Я не могу и не буду вынуждать их изменить свои показания. И это конец дела! Я больше не собираюсь говорить о нем с тобой. Будь добра, где мой ужин? Я устал и продрог, у меня выдался долгий и крайне неприятный день. Я желаю, чтобы мне подали ужин, и я желаю спокойно его съесть!

Шарлотта устремила на него немигающий взор, осмысливая то, что он ей сказал. Питт спокойно выдержал ее взгляд. Она медленно и глубоко вздохнула и медленно выпустила воздух.

— Да, Томас, — сказала Шарлотта. — Ужин на кухне. — Резко подобрав юбки, она развернулась и пошла по коридору.

Питт последовал за женой с легкой усмешкой на лице, которую он не собирался ей показывать. Шарлотте нисколько не помешает немного побыть Эжени Джером!

Чуть меньше недели спустя Гилливрей во второй раз совершил блестящее открытие. Правда — и он вынужден был это признать, — свое открытие сержант совершил, следуя мысли, предложенной Питтом, который к тому же настоял на том, чтобы он довел дело до конца. И тем не менее Гилливрей поспешил со своей новостью к Этельстану, прежде чем доложить о ней самому Питту. Этого он добился, задержав свое возвращение в полицейский участок до того времени, когда Питт уйдет по делам, о чем ему было хорошо известно.

Питт вернулся, мокрый по колено от дождя. С полей его шляпы текла вода, промочившая насквозь воротник и шарф. Сняв онемевшими пальцами шляпу и шарф, инспектор бросил их бесформенной грудой на вешалку.

— Ну? — спросил он у Гилливрея, вставшего со стула напротив. — Что там у вас? — По самодовольному лицу сержанта Питт понял, что у того что-то есть, и он слишком устал, чтобы тянуть кота за хвост.

— Источник заболевания, — ответил Гилливрей. Он не любил название болезни и всеми силами старался избегать произносить его вслух; казалось, само это слово было ему неприятно.

— Сифилиса? — умышленно уточнил Питт.

Гилливрей в отвращении поморщился, его гладко выбритые щеки залились румянцем.