Миллиарды Арсена Люпена - Морис Леблан Страница 31

и недвижимость в Афинах, с другой – огромные владения и земельные участки в Эпире, но главным образом в Албании. В итоге образовались два досье. Одно содержало документацию, касающуюся первой части богатств, вложенных в ценные бумаги и размещенных в английском банке (эта папка называлась «Лондонское досье»), а в другой папке лежали документы, относившиеся к продаже всех владений и земель; это досье получило название «А. Л. Б.»; скорее всего, этими буквами обозначили АЛБанию. По сведениям машинистки, стоимость бумаг в каждой папке оценивалась примерно одинаково, а именно – в десять миллионов. Но «Лондонское досье» представляло собой пухлую кипу бумаг, а «Досье А. Л. Б.» – всего лишь небольшой пакет двадцати – двадцати пяти сантиметров в длину, перевязанный и запечатанный. Его грек возил с собой в саквояже или хранил в потайном ящике в доме.

В каком виде в папке «А. Л. Б.» содержались десять миллионов, полученные в Эпире? Загадка. Что стало с патроном машинистки после того, как она вышла замуж и уволилась? Еще одна загадка. Три года назад, когда мы впервые встретились с Бемишем, тот тоже не знал ответов на эти вопросы.

С помощью моей международной организации мы приступили к активным поискам, которые оказались долгими, но результативными. Я нашел банк в Лондоне, где грек хранил половину своего состояния, и сумел установить, что банк выплачивает проценты с размещенных в нем ценных бумаг некоему месье Х… из Парижа. Мне стоило больших трудов разобраться, что этот месье Х… – немец; я нашел адрес этого немца и в конце концов понял, что немец и грек – одно и то же лицо…

Тут Антуан Брессак ненадолго прервался. Виктор слушал, не задавая вопросов. Александра сидела с закрытыми глазами и, казалось, спала. Брессак продолжил:

– Круг моих поисков сужался, достойное доверия агентство сработало выше всяческих похвал. Я узнал, что грек болен, очень слаб и никогда не выходит из дома, где проживает на первом этаже под охраной двух нанятых им детективов. Еще в доме есть три служанки, которые ночуют в подвале.

Эти подробности, безусловно, очень ценны. Но я раздобыл и еще кое-какие сведения, куда более важные, – копии документов об установленном в доме оборудовании. Один из них объяснял устройство электрических звонков, называемых тревожными. Мне стало ясно, что все без исключения оконные ставни снабжены незаметной системой оповещения, которая в случае даже самого слабого к ним прикосновения начинает звенеть. Это меня весьма заинтересовало. Подобные предосторожности предпринимают, когда чего-то опасаются или, что вероятнее, что-то прячут. Так почему бы не «Досье А. Л. Б.»?

– Скорее всего, – кивнул Виктор.

– Но где находится досье? На первом этаже? Не думаю, ведь там, в окружении чужих людей, протекает повседневная жизнь нашего клиента. Второй этаж пуст и заперт. Но от уволенной старушки-служанки я узнал, что каждый день грек велит провожать его на третий, он же последний, этаж, в просторную комнату, где обустроен рабочий кабинет, в котором этот человек в одиночестве проводит время до вечера. Он разместил там все свои бумаги, книги, памятные вещицы… чего там только нет: вышивки, портреты, детские игрушки, безделушки, оставшиеся от двух любимых существ – дочери и внучки. Они обе умерли. Из разговоров со служанкой я смог постепенно составить план комнаты. – И Брессак развернул упомянутый план. – Вот здесь рабочий стол, здесь телефон, здесь книги, здесь этажерка с сувенирами, здесь камин, а над ним – окно с зеркальным стеклом. В тот день, когда я узнал про зеркальное стекло, у меня сложился план. Сейчас объясню.

Карандашом он начертил на клочке бумаги несколько линий.

– Дом стоит на широкой улице, но на отшибе и отделен от нее узким двориком, точнее – садовой аллеей и высокой решеткой. Слева и справа двор обнесен стенами. Справа за стеной пустырь, заросший кустарником; этот участок продается. Мне удалось туда проникнуть, и я увидел, что зеркальное окно в кабинете грека, выходящее на пустырь, не имеет ставен. Тогда я приступил к приготовлениям, которые сейчас почти закончены.

– И что?

– И то, что я рассчитываю на вас.

– Почему на меня?

– Потому что Бемиш в тюрьме, а вас я видел в деле.

– Условия?

– Четвертая часть добычи.

– Половина, если я найду «Досье А. Л. Б.», – заявил Виктор.

– Нет, треть.

– Согласен.

Мужчины пожали друг другу руки.

Брессак рассмеялся:

– Два негоцианта, два финансиста, заключая важную сделку, обмениваются подписями, причем чаще всего в присутствии нотариуса, тогда как два честных человека вроде нас довольствуются рукопожатием. Итак, с этого момента я считаю, что ваша помощь мне обеспечена. Что до меня, то я, как вы знаете, всегда строго выполняю взятые на себя обязательства.

Виктор сохранял спокойствие. И даже не улыбнулся шутливому замечанию собеседника. А в ответ на его немой вопрос произнес:

– Однако ваши два негоцианта или два финансиста ставят подписи только тогда, когда полностью ознакомятся с делом.

– И что?

– Да то, что я не знаю ни имени нашего противника, ни места, где он живет, ни способов, которые вы намерены употребить, ни даты начала операции.

– И это означает?..

– Что вы не полностью мне доверяете, и это меня удивляет…

Брессак явно колебался:

– Вы выдвигаете условия?

– Ни в коем случае. У меня нет никаких условий.

– А у меня есть, – неожиданно раздался голос Александры; внезапно очнувшись от дремоты, она подошла к обоим мужчинам. – У меня есть одно условие.

– Какое?

– Я не хочу, чтобы пролилась кровь.

2

Она обращалась к Виктору, и слова ее звучали страстно и повелительно:

– Только что вы сказали, что все эти истории с домом Леско и улицей Вожирар уже улажены. Но это не так. Ничего не улажено, ибо вы до сих пор приписываете мне убийство, а значит, ничто не помешает вам во время задуманной вылазки совершить то же, в чем вы подозреваете меня или Антуана Брессака.

Примиряющим тоном Виктор ответил:

– Мадам, я ничего не приписываю ни Антуану Брессаку, ни вам.

– Нет, приписываете.

– Что же?

– Что кто-то из нас… или по крайней мере один из наших сообщников… убил Элизу Масон.

– Нет.

– Однако в этом убеждены правосудие и газеты, это расхожее мнение публики.

– Но не мое.

– Тогда кто же мог это сделать? Подумайте сами! Видели женщину, спускавшуюся по лестнице в доме Элизы Масон, и это, скорее всего, была я. Да, я действительно побывала там. Но если так, то как можно не обвинить меня в убийстве? Не прозвучало ни одного имени, кроме моего.

– Потому что единственное лицо, которое могло бы назвать иное имя, еще не имеет мужества это сделать.

– И кто же это