Миллиарды Арсена Люпена - Морис Леблан Страница 27

– Хочешь, я скажу тебе, что думаю об этом деле?

– А я и так знаю… Оно тебе уже обрыдло.

– Да, ты прав! Слишком много сложностей… и уловок, которые не пристали честным полицейским… Иногда даже кажется, будто находишься по другую сторону баррикад.

– Когда идешь к цели, дороги не выбираешь.

– Может, ты и прав, но я…

– Экий же ты чистоплюй. Что ж, тогда давай расстанемся…

– Согласен, старина! – воскликнул Лармон решительным тоном. – Раз ты мне сам предлагаешь, я согласен. Но так как я тебе весьма и весьма признателен, то рвать с тобой окончательно я все же не стану…

– Шутить изволишь? – усмехнулся Виктор. – Впрочем, я не могу сердиться на тебя за твою щепетильность. Итак, я свободен и могу выбрать себе среди сотрудников уголовной полиции другого помощника…

– Кого же?

– Не знаю… Быть может, начальника…

– Неужто самого Готье?

– Возможно… Кто знает? А кстати, что говорят в полиции?

– Лишь то, что ты прочел в газетах. Да, Молеон не схватил Люпена, но в его руках англичанин. Прибавь к нему троих русских – и картина получится вполне внушительная.

– Англичанин заговорил?

– Не больше, чем русские. Кажется, все эти люди надеются, что Люпен их спасет.

– А что Феликс Деваль, приятель Гюстава Жерома?

– Молеон никак с ним не определится и сегодня поехал в Сен-Клу и в Гарш. Искать улики. След представляется заслуживающим внимания. Причастность Феликса Деваля многое бы объяснила. В общем, Молеон, что называется, закусил удила.

– Одна просьба напоследок, старина. Позвони мне, когда будут новости о Девале, особенно о том, чем он зарабатывает себе на жизнь и в каком состоянии у него дела. Что ж, вот, пожалуй, и все.

Виктор не выходил из дома. Ему нравились периоды спокойствия, паузы посреди лихорадочной деятельности, когда можно осмыслить все случившееся, проанализировать каждый эпизод в отдельности и сопоставить факты с постепенно формирующейся гипотезой.

В четверг вечером пришло сообщение от Лармона. Финансовое положение Феликса Деваля отвратительное. Долги, пыль в глаза… Он держится только биржевыми спекуляциями. Его кредиторы говорят, что он на последнем издыхании.

– Его уже допросили?

– Следователь назначил допрос на завтра, на одиннадцать утра.

– Еще кого-нибудь вызвали?

– Да, баронессу д’Отрей и мадам Жером. Хотят кое-что прояснить. Начальник и Молеон тоже будут присутствовать.

– Как и я.

– Как и ты?!

– Да. Предупреди господина Готье.

На следующее утро Виктор для начала зашел в «Кембридж» и попросил проводить его в комнату, которую занимал Феликс Деваль; теперь она была на замке. Затем он отправился в префектуру, где его уже ждал господин Готье. И они вместе с комиссаром Молеоном направились к следователю.

Однако когда все уже было готово к допросу, Виктор начал изображать скуку, демонстративно зевать и вообще повел себя столь неподобающе, что Готье, хорошо его знавший, нетерпеливо спросил:

– Что это с вами, Виктор? Если вам есть что сказать – говорите.

– Да, мне есть что сказать, – своим привычным ворчливым тоном отозвался тот. – Но сперва я хотел бы дождаться мадам д’Отрей и Гюстава Жерома.

Все посмотрели на него с удивлением. Его знали как человека своеобразного, но при этом серьезного, не терпящего впустую тратить время – как свое, так и чужое. Он бы не стал настаивать на своем присутствии без веской причины.

Сначала появилась баронесса, облаченная в траур. Потом, спустя несколько минут, привели Гюстава Жерома – как всегда, веселого и широко улыбающегося.

Молеон не скрывал своего неодобрения.

– Ладно, Виктор, действуйте, – пророкотал он. – У вас, конечно же, готовы новые разоблачения?

– Никаких разоблачений, – ничуть не смутившись, ответил Виктор. – Я просто хотел бы устранить кое-какие препятствия, что нам мешают, исправить ошибки и избавиться от ложных гипотез, загромождающих путь к истине. В этом деле есть момент, где следовало бы поставить точку, чтобы затем двинуться дальше. И я уже это сделал, я избавил нас от всего, что относилось к первой фазе дела, связанной исключительно с облигациями Министерства обороны. Теперь же пора начинать атаку против Люпена, а для этого следует избавиться от всего, что связано с преступлением в доме Леско. На сцене остаются мадам д’Отрей, месье и мадам Гюстав Жером и месье Феликс Деваль… Нам надо побыстрее разобраться с этими персонажами. Поэтому позвольте мне задать несколько вопросов… – И он повернулся к Габриэль д’Отрей. – Мадам, я прошу оказать мне любезность и отвечать совершенно искренне. Считаете ли вы, что самоубийство вашего мужа можно расценивать как признание вины?

Она откинула черную вуаль, и все увидели ее бледные щеки и покрасневшие от слез глаза. Но голос ее звучал уверенно:

– В ночь, когда было совершено преступление, мой муж был со мной.

– Но это ваше утверждение, безусловно заслуживающее доверия, препятствует установлению столь необходимой истины! – заявил Виктор.

– Нет иной истины, кроме той, о которой я говорю. И быть не может.

– И все же она есть, – возразил Виктор. И повернулся к Гюставу Жерому. – Да, она есть, и вы, Гюстав Жером, об этом знаете. Своим заявлением вы можете рассеять мрак. Хотите рассказать нам все без утайки?

– Я бы рассказал, но я ничего не знаю.

– Нет, знаете.

– Клянусь вам, мне ничего не известно!

– Так вы отказываетесь отвечать?

– Я не отказываюсь, я не знаю, что говорить.

– Что ж, – сказал Виктор, – тогда придется говорить мне. Я начинаю свою речь с большим сожалением, ибо мне придется причинить мадам д’Отрей боль… жестокую боль. Но рано или поздно она все равно это узнает. Так что придется резать по живому.

Гюстав Жером тут же запротестовал, что для человека, уходящего от прямого ответа, было, по меньшей мере, странно:

– Господин инспектор, то, что вы собираетесь сделать, совершенно бесчеловечно.

– Чтобы утверждать такое, надо заранее знать, о чем я стану говорить. Что ж, в таком случае говорите сами…

Виктор подождал. Но так как Жером молчал, он решительно начал:

– В тот вечер, когда совершилось преступление, Гюстав Жером обедал в Париже вместе со своим другом Феликсом Девалем. Такое развлечение друзья позволяли себе довольно часто, ибо оба любят хорошую кухню и доброе вино. Но во время того обеда возлияния оказались столь обильны, что когда примерно в половине одиннадцатого Гюстав Жером решил возвращаться домой, он соображал с большим трудом. В забегаловке на перекрестке он опрокидывает последнюю рюмку тминной водки, которая доводит его опьянение до крайности, а затем с горем пополам садится в свой автомобиль и едет по дороге в Гарш. Но куда он в результате приезжает? К себе домой? Да, он в этом убежден. Но на самом деле он остановился не перед своим нынешним жилищем, а перед домом,