Ну а теперь – убийство! - Джон Диксон Карр Страница 21

– Так я и думала, – сказала Тилли. – В таком случае мне понадобится одна вещь. Я вернусь через минуту, так что повремените.

Картрайт даже не услышал, как она вышла. Перед его внутренним взором встали не предвещавшие ничего хорошего слова, написанные на розоватой бумаге по шесть пенсов за упаковку.

Ну что ж, ясноглазка. Я с тобой еще не закончил.

Как он и думал, что-то должно было свершиться.

Твоего папашу и тетку Флосси скоро ожидает приятный сюрприз.

Картрайт вернулся к своему столу и, достав из кармана связку ключей, открыл нижний ящик. В нем хранилось напечатанное на машинке описание того, что произошло в съемочном павильоне после полудня двадцать третьего августа с указанием того, где все, по их собственным словам, находились в тот или иной момент. В ящике лежали также пустая бутылка и большая фотография записи на информационной доске.

Положив листок розовой бумаги рядом с фотографией, Картрайт пригляделся к ним.

Сомнений не оставалось – почерк на информационной доске был тем же, что и почерк, которым была написана анонимка.

Купоросное масло не прокатило… Но я припас для тебя другое угощение.

Во всем здании не было слышно ни звука, кроме приглушенных голосов из кабинета Моники. Лампа из-под темного абажура конической формы отбрасывала яркий свет на металлические детали пишущей машинки. Уильям Картрайт отложил увеличительное стекло. Не сводя глаз с клавиш машинки, он взял первую попавшуюся под руку трубку и принялся грызть мундштук.

Немного спустя он выдвинул верхний ящик стола. В этом ящике, помимо бумаги и конвертов, лежали черновые заметки к новому рассказу: они касались некоего смертельного яда и того, как этот яд раздобыть, а также дьявольски изощренного способа его применения. Если бы голова Картрайта не была занята другими вопросами, он бы догадался запереть эти черновики в нижний ящик.

Но сделать этого он не догадался. Он вставил лист бумаги в каретку, указал дату и быстро напечатал:

Сэру Генри Мерривейлу,

канцелярия Военного министерства,

Уайтхолл, СВ1

Глубокоуважаемый сэр,

я друг главного инспектора Мастерса. Дальнейшее представление опущу в целях экономии Вашего времени.

Нам требуются помощь и совет. Если бы я не был уверен, что дело касается Вашего ведомства, Отдела военной разведки, я не стал бы Вас беспокоить. Чуть меньше трех недель назад у нас было совершено покушение на убийство. Думаю, что могу сказать Вам, кто за него ответствен…

– Вот, голубчик, – сказала Тилли Парсонс, внезапно появившись возле него. Она с грохотом опустила на столешницу не только маникюрные ножницы, но и пару ножниц с длинными лезвиями для резки бумаги.

– Уходите! – яростно выпалил Уильям Картрайт.

– Прошу вас, голубчик, – строго сказала Тилли. – Расстаньтесь со своими кущами. Если не получится маникюрными ножницами, то большие как раз подойдут…

Надоедать человеку, занимающемуся литературным трудом, – одна из главных ошибок, которые могут совершить дочери Евы.

– Ради всего святого, – взвыл Картрайт, вскакивая со стула, – выйдете вы, наконец, или нет? Прочь! Брысь! Вы можете думать о чем-то ином, кроме бороды? У вас пунктик на эту тему? Я сосредоточиваю все внимание на серьезном вопросе, а у вас в голове только…

Тилли вытянула руку с зажатыми в ней длинномерными ножницами:

– В последний раз спрашиваю, молодой человек: вы срежете растительность со своего лица?

– В последний раз отвечаю, женщина, что не срежу.

Тилли была человеком действия и более не колебалась. Она с точностью шпажиста выкинула вперед руку с большими ножницами и одним ловким движением откромсала кончик бороды Картрайта, заодно чуть не отхватив кончик его подбородка.

– Теперь вы ее отрежете? – поинтересовалась она.

Несколько недель назад Моника Стэнтон была просто ошеломлена – буквально потеряв дар речи – отсутствием такта у Тилли, это было выше ее понимания. Теперь пришла очередь Уильяма Картрайта пережить те же эмоции. Он в изумлении смотрел на Тилли. Внутри его все клокотало от негодования. Более уравновешенного человека в мире не существовало, однако на одно мгновение он всерьез задумался о том, чтобы схватить стул и ударить им Тилли по голове.

Затем наступила очередь холодной ярости. Он забрал ножницы у Тилли, которая теперь не на шутку встревожилась. Бесшумно войдя в гардеробную, он включил там свет. Затем он пустил горячую воду в раковину и разложил принадлежности для бритья на стеклянной полке над ней.

Через десять минут бороды не было.

– Боже! – с удивлением проговорила Тилли. – Ни за что бы не поверила, что перемена окажется такой разительной. Вы помолодели на десять лет. И выглядите не таким уж непривлекательным. Вы и усы сбреете?

Он пару секунд смотрел на нее, а затем вернулся к раковине.

– Послушайте, бледнолицая ведьма, – крикнул невежливый мистер Картрайт, оборачиваясь и швыряя полотенце на газовую конфорку, – я могу что-то еще для вас сделать? Может, вы хотите посмотреть, как мне удаляют аппендикс? Вам доставит удовольствие, если я побрею голову и покрашу ее в зеленый цвет? Если так…

– Не кипятитесь, голубчик. Вы порезали себе подбородок. Залепите его чем-нибудь.

– Хорошего вечера всем! – раздался громкий голос Ховарда Фиска. – Если вы не хотите ужинать, то я хочу. Доброй ночи.

С шумом захлопнулась дверь.

– Ваш шанс настал, – шепотом сказала Тилли. – Идите туда и делайте, что должны. Я буду ждать в своем кабинете. Вы выглядите прекрасно. Вы не похожи на мистера Уильяма Картрайта. Вы похожи на Билла.

Когда она подтолкнула его в нужном направлении, вновь окрещенному Биллу показалось, что и он сам, и Тилли ведут себя несколько нелепо.

Но по крайней мере, он понимал, почему они так себя ведут. Тилли вела себя так, потому что нервничала. А он вел себя так, потому что был влюблен в Монику Стэнтон и ему было на все плевать.

И все же, занося руку, чтобы постучаться, он испытал приступ малодушия. Его лицо все еще пощипывало, и оно казалось ему совершенно незащищенным. До сих пор борода являлась его броней при контактах с внешним миром. Он шествовал, так сказать, за бородой, как Макдуф двигался на осаду Дунсинанского замка[27]. Кроме того, борода, как он полагал, придавала ему зрелости. Именно поэтому он ее и отрастил. Что касается внешности, в идеале ему хотелось дотянуть лет до сорока пяти и в том возрасте и оставаться.

Картрайт постучал:

– Моника…

Она не обернулась.

Она сидела за своим столом посередине кабинета спиной к Картрайту, склонившись над пишущей машинкой. В ярком и резком свете настольной лампы вырисовывался ее раскрасневшийся профиль. Он почувствовал, что она сердится. А вот чего он не знал, так это того, что из ее глаз вот-вот готовы были хлынуть слезы.

– Моника…

– Значит, это вы… – сказала она, по-прежнему не оборачиваясь, – вы украли его.

Эти слова хорошенько его встряхнули. В кабинете висело облако сигаретного дыма.

– Украл что?

– Вы знаете что. То письмо.

Способность мыслить вернулась, а с ней и решительность.

– Моника, послушайте. Вам необходимо меня выслушать. Я не крал вашего письма, но именно так бы я и поступил, если бы знал о его существовании. Я хочу вам помочь. Разрази меня гром, я лю…

– О! – выдохнула Моника.

Именно в тот момент она обернулась.

Ее реакция была совершенно естественной: она расхохоталась ему в лицо. Она откинулась на спинку стула и, стуча каблучками по полу, зашлась в смехе, пока на ее глазах не выступили слезы.

Сбросив оковы последовавшей ледяной тишины, он огляделся: он увидел разрумянившееся, милое личико, искрящееся весельем; он увидел даже фотографию каноника Стэнтона, снисходительно улыбавшегося ему со стены. Однако здесь следует сказать одну вещь, которую можно отнести к заслугам нового Билла Картрайта: подавив первоначальный импульс, он не развернулся и не вышел из кабинета. Он приблизился к столу.

– Ну что ж, дело решенное, – мрачно сказал он. – Если вы настаиваете, что это смешно, так тому и быть. Я соглашусь без всяких возражений, что это самое смешное зрелище, с тех пор как повесили Ларри О’Халлорана. Мы будем сидеть и покатываться от смеха. Однако вы все равно меня выслушаете. Я больше не позволю вам подвергаться опасности, исходящей от того мерзавца. Вы