Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом Страница 11

Вдруг голоса вокруг нас стихли один за другим, и комнату затопило молчание. Я обернулся: в дверях стоял Хаттон, дворецкий, с таким видом, словно ему было известно нечто крайне важное, чем он, однако, ни в коем случае не мог поделиться с нами.

– О! – воскликнула леди Плейфорд, которая в этот момент стояла у письменного стола рядом с Софи. – Хаттон пришел объявить – точнее, услышать, как я объявлю, – что обед подан. Спасибо, Хаттон.

Дворецкий, казалось, был смертельно оскорблен, услышав, что хозяйка подозревает его в намерении проговориться в присутствии стольких людей. Он слегка поклонился и вышел.

Когда все направились к двери, я решил немного задержаться. Оставшись в комнате один, подошел к столу. Лежавшие на нем страницы были неразборчиво исписаны от руки, но мне все же удалось разобрать в нескольких местах имя «Шримп». Писавший пользовался чернилами двух цветов: синего и красного, обводя синие слова красными кружками. Судя по всему, Софи Бурлет действительно исполняла обязанности секретаря при леди Плейфорд.

Я прочел одну строку, где говорилось примерно следующее: «Шримп клочок урезать рацион и парашюты». Или «паразиты»?

На этом я сдался и последовал за остальными в поисках обеда.

Глава 5

Слезы до обеда

Я вышел из гостиной, не имея ни малейшего представления о том, куда двигаться дальше, однако доносившиеся издалека голоса дали мне подсказку. Я уже собирался пойти на звон тарелок и смех, как вдруг откуда-то с другой стороны услышал совсем иные звуки, которые меня встревожили: кто-то громко плакал.

Я остановился, не зная, что предпринять. С одной стороны, очень хотелось есть, ведь никто так и не предложил мне перекусить после долгой дороги; с другой стороны, нельзя же было не обратить внимания на проявление чужого горя, да еще так близко от того места, где я стоял. Добрые слова Скотчера, сказанные им в мой адрес в гостиной, а также осознание того, что если он, совершенно чужой мне человек, испытывает ко мне такое уважение, то и другие люди могут думать обо мне не так плохо, прибавили мне легкости и оптимизма, каких я не испытывал уже давно. И я решил разыскать того, кто так жалобно плакал, и попытаться его утешить, как утешил меня Скотчер.

Вздохнув, я отправился на поиски и вскоре обнаружил ее, утопающую в слезах. Ею оказалась горничная Филлис, та самая бедняжка, которую Клаудия обозвала недавно дурехой. Она сидела на ступеньке лестницы и рукавом размазывала по лицу слезы.

– Вот, – сказал я, протягивая ей чистый носовой платок. – Успокойтесь, вряд ли все и впрямь так плохо.

Она взглянула на меня с сомнением.

– Она говорит, что это для моей же пользы. Орет на меня с утра до ночи, как бешеная, и все для моей пользы! Хватит с меня уже этой пользы, устала я от нее! Домой хочу!

– Так вы здесь новенькая? – спросил я.

– Нет. Уже четыре года. Это она с каждым годом все хуже и хуже! Да какое там с годом, с каждым днем!

– Кто это она?

– Кухарка. Как завопит: «Прочь из моей кухни!», хотя я ничего плохого не делала. Я же не нарочно, говорю я ей, – я стараюсь, а оно само так получается!

– О-хо-хо. Ну, послушайте…

– А потом напускается на меня так, словно я сама из кухни убежала, а не она меня выгнала. «Где тебя черти носят, девочка? Обед сам собой на стол не вскочит!» Небось с минуты на минуту явится сюда и опять на меня напустится, вот увидите!

Так значит, это Филлис должна подавать обед? Вряд ли у нее сейчас получится, не в том она состоянии. Это встревожило меня даже больше, чем ее слезы и гневные слова. У меня уже начинала кружиться голова от голода.

– Да я бы давно отсюда сбежала, если б не Джозеф! – заявила она вдруг.

– Джозеф Скотчер?

Кивок.

– А вы про него знаете, мистер…

– Кэтчпул. Что я о нем знаю? О его здоровье?

– Ему уже недолго осталось. Вот ужас-то…

– Согласен.

– Он единственный человек во всем доме, кому на меня не наплевать. Лучше б вместо него умер кто-нибудь другой. Хоть та, которая в мою сторону и не смотрит, как будто меня нет.

– Послушайте, нельзя же так говорить.

– Противная гордячка Клаудия или эта Дорро, которая вечно командует, – обе они смотрят сквозь меня, словно я пустое место, а говорят со мною так, словно я грязь у них под ногами. Вот клянусь, как только Джозефа не станет, я сразу уйду. Все равно без него я не смогу тут оставаться. Он всегда знаете, как говорит: «Филлис, вы удивительно сильная и душевно прекрасная девушка. Глупая старая Бригида в подметки вам не годится». Это кухарка, значит, ее он зовет Бригидой, потому что это ее имя. «Она мизинца вашего не стоит», – говорит он мне. А еще он говорит: – «Вот поэтому ей приходится кричать на вас, а вам нет нужды отвечать ей тем же». Кто слабее, тот и громче кричит, так он говорит.

– Полагаю, в чем-то он прав.

Филлис хихикнула.

– Я сказал что-то смешное? – удивился я.

– Не вы, Джозеф. Он говорит мне… знаете, как он говорит? «У меня нет собственной кухни, Филлис, но если когда-нибудь она у меня будет, если когда-нибудь мне доведется стать гордым владельцем собственной кухни»… – представляете, он всегда так разговаривает! Ой, он иногда такое скажет, прямо со смеху помрешь! И еще знаете что, по-моему, этот надутый Рэндл Кимптон ему подражает, в смысле, пытается говорить так же, но у него же нет такого обаяния, так что куда ему до Джозефа, никогда у него ничего не выйдет. Так вот, «если когда-нибудь мне доведется стать гордым владельцем собственной кухни, – говорит мне Джозеф, – торжественно клянусь, что я никогда и ни под каким видом не стану изгонять вас оттуда. Напротив, я буду делать все, чтобы вы находились там ежечасно, хотя бы потому, что сам себе я даже яйцо сварить не в силах!». Понимаете, о чем я? Он такой добрый, Джозеф… Так что я здесь только из-за него.

Похоже, Джозеф Скотчер всегда знает, что сказать, чтобы другой почувствовал себя счастливым. Надо же, какой приличный человек, и ведь какой резон ему так стараться – со слугами или вот со мной, незнакомцем, который приехал в гости?

А вот слова Филлис о том, что Рэндл Кимптон пытается подражать Джозефу Скотчеру, меня, признаться, озадачили. Кимптон произвел на меня впечатление совершенно самодостаточного, знающего себе цену человека, который всегда был таким и вряд ли мог иметь намерение измениться в будущем. Конечно, я наблюдал его совсем недолго, и все же, по-моему, он был не из тех, кто готов хоть на йоту отступить от своих правил и привычек ради кого бы то ни было. Ну, разве только ради своей возлюбленной Клаудии, но уж точно не ради Джозефа Скотчера. Хотя надо признать, что Филлис, возможно, знает их обоих лучше, чем я…

Я невольно подумал: интересно, как часто за последние годы Скотчеру доводилось гасить искры недовольства обитателей Лиллиоука друг другом? И как они будут справляться сами, когда его не станет?