Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом Страница 10

При этих словах Кимптон то и дело сверкал глазами, словно каждая вспышка придавала его аргументам незыблемость. Судя по его тону, собственная мысль приводила его в такой восторг, что он собирался развивать ее и дальше. Вспомнив слова Клаудии о том, что ему удалось завоевать ее дважды, я невольно подумал, уж не присутствовал ли тут некий элемент запугивания. Конечно, она не производит впечатления женщины, которую легко принудить к чему бы то ни было, и все же… в неколебимой и высокомерной решимости Кимптона любой ценой добиться победы, доказать свое превосходство, утвердить свою правоту мне чудилось что-то устрашающее. Так что кто знает, быть может, послушать рассказ Гарри о том, как он вынимал мозг из черепа леопарда, было бы приятней.

Из затруднения меня выручил Джозеф Скотчер, которого подкатила ко мне в инвалидном кресле Софи Бурлет.

– А вы, наверное, Кэтчпул, – доброжелательным тоном начал он. – Мне прямо-таки не терпелось с вами встретиться. – Он протянул руку, и я пожал ее осторожно, как мог. Однако его голос оказался сильнее, чем можно было ожидать. – Похоже, вы удивлены тем, что я знаю, кто вы. Но я о вас слышал, конечно. Убийства в отеле «Блоксхэм», Лондон, февраль этого года.

Мне показалось, что я получил пощечину. Бедняга Скотчер, если бы он знал, какое впечатление произведут его слова…

– Простите, я не представился: Джозеф Скотчер. А это светоч моей жизни – моя сиделка, мой друг и талисман удачи, Софи Бурлет. Это благодаря ей, и только ей, я еще здесь, с вами. Пациент, которому повезет заполучить Софи в сиделки, практически не будет нуждаться в лекарствах.

От такого обилия комплиментов на глазах молодой женщины выступили слезы, и она вынуждена была отвернуться, чтобы скрыть их. «Она его любит, – догадался я. – Она его любит, вот почему ей так тяжело».

Скотчер продолжал:

– У Софи есть маленькая хитрость, которой она удерживает меня в живых, – она отказывается выйти за меня замуж. – И он подмигнул мне. – Вы же понимаете, что я не могу спокойно умереть, пока она не согласится.

Когда Софи снова встретила мой взгляд, ее щеки горели ярким румянцем, но профессиональная улыбка была уже на месте.

– Не обращайте внимания, мистер Кэтчпул, – сказала она. – По правде говоря, Джозеф еще никогда не делал мне предложения. Ни одного раза.

Скотчер засмеялся:

– Только потому, что я не решаюсь опуститься пред нею на одно колено – а вдруг без посторонней помощи я уже не встану? Это солнце опускается и снова встает как заведенное, а для меня в моем состоянии это уже трудно.

– Ты в любом состоянии светишь для меня ярче любого солнца, Джозеф.

– Теперь вы понимаете, о чем я, Кэтчпул? Ради такой девушки стоит жить, хотя бы и с одной почкой.

– Прошу меня простить, джентльмены, – сказала Софи. Она отошла к столу у окна, села и занялась бумагами, которые положила на него раньше.

– Ну, до чего же я самодовольный болван! – обругал себя Скотчер. – Какой вам интерес говорить со мной о моих почках, когда мне и самому куда любопытнее было бы расспросить вас о вашей работе. Вам ведь, наверное, так непросто. – И он кивнул на Пуаро. – Мне было очень неприятно читать в газетах, как они вас ругают. Разве можно было не заметить той важной роли, которую вы сыграли в распутывании Блоксхэмского дела? Надеюсь, вы не возражаете, что я так говорю?

– Вовсе нет, – вынужденно солгал я.

– Понимаете, я все о нем читал. Все, что писали в газетах. Оно меня просто заворожило – а без вашей блистательной догадки на кладбище его вообще никто никогда бы не распутал. Мне странно, что газетчики почему-то не обратили на это никакого внимания.

– Ну, в общем-то, вы правы, – промямлил я.

Скотчер не оставил мне выбора – я снова вынужден был вспоминать ту жуткую историю, которую журналисты окрестили «Убийствами под монограммой» и которая, несомненно, будет так называться и впредь. Это дело блестяще распутал Пуаро, но, к несчастью, оно привлекло слишком много общественного внимания – к несчастью для меня, я хочу сказать. Пуаро вышел из этой кампании с честью, чего отнюдь не скажешь обо мне. Газетчики обвинили меня в несоответствии моей должности полицейского детектива; по их мнению, я только и делал, что полагался на Пуаро, который в конце концов и вывел меня из моего затруднения. И подумать только, что я сам дал им против себя все козыри: в одном интервью я, по наивности, заявил, что без помощи Пуаро совсем пропал бы, и это тут же напечатали во всех газетах. В редакции полетели гневные письма с вопросами: почему-де Скотленд-Ярд держит на службе такого детектива, как Эдвард Кэтчпул, если тот не может провести расследование без помощи друга, который к тому же даже не полицейский? Короче говоря, пару-тройку недель мое имя не склонял только ленивый, а потом обо мне благополучно забыли.

После того случая – как я, неожиданно для себя, рассказал Джозефу Скотчеру – судьба снова свела меня с делом об убийстве, разрешить загадку которого я не смог, сколько ни бился, и в тот раз газеты хвалили меня ровно за то же самое, за что прежде поносили, – неотступное следование своему долгу и настойчивость в поиске ускользающей истины. Я с изумлением читал колонку писем в газете, где люди теперь называли меня героем, смелым парнем и совестливым служакой – таково теперь было общее мнение обо мне.

Из всего этого я сделал один-единственный вывод: лучше терпеть неудачу в одиночку, чем преуспевать с помощью Пуаро. Потому-то я и начал избегать его (правда, этим фактом я не поделился с Джозефом Скотчером): боялся, что не удержусь и спрошу у него совета по тому делу, которое так и не распутал. Судите сами: ну как я мог объяснить все это Пуаро, ни словом не упомянув о самом деле?

– Уверен, что не один я, а многие обратили внимание на то, как паршиво обошлись с вами в газетах, и сочли это несправедливым, – сказал Скотчер. – Мне жаль, что я сам не собрался написать тогда в «Таймс», как хотел, но…

– Вам теперь надо больше заботиться о себе, а не волноваться из-за чужих неприятностей, – возразил я.

– Все равно знайте, что я ваш искренний поклонник, – сказал он с улыбкой. – Я бы ни за что не поставил на место тот кусок головоломки так изящно, как это сделали вы. Мне просто в голову не пришло бы подобное, да и большинству людей тоже. У вас явно незаурядный ум. Как и у Пуаро, впрочем.

Смущенный такой похвалой, я поблагодарил его. Я, конечно, знал, что ум у меня вполне заурядный и что Пуаро решил бы эту загадку даже без моего маленького прозрения, рано или поздно, – и все же доброта Скотчера меня растрогала. Больше того, факт, что сам он находился в тот момент при смерти, делал его похвалу еще более ценной. Признаться, я чуть не всплакнул.