Секретные люди - Николай Свечин Страница 33

Юденич подытожил:

– Сидя здесь, вы нужного человека не найдете. Поезжайте в Персию, ищите там. Поручаю вам известить под большим секретом Федора Григорьевича[92], пусть тоже помогает. Больше никому ни слова!

– Слушаюсь!

Глава 7

В Персии

Николка вернулся в Персию в середине апреля и лишь к началу августа смог подготовить все для большой дезинформации. Первым делом он нашел убедительного кандидата в предатели, что оказалось очень трудно. Тщательно перебрав немногочисленных здесь русских офицеров, разведчик остановил свой выбор на сотнике Адриане Гнатченко.

Это был человек непростой судьбы. Отец его, войсковой старшина Кубанского казачьего войска, был отдан под суд за преступления по службе. Сын как раз заканчивал учебу в казачьей сотне знаменитого Николаевского кавалерийского училища, поставщика лучших кадров в русскую конницу. Адриан шел в числе первых, но несчастье с отцом надломило сына. Он быстро скатился в конец списка и вышел в заурядный полк, несущий службу в Забайкалье.

Когда началась Великая война, Гнатченко состоял в чине подхорунжего. После мобилизации для пополнения рядов стали формировать добровольческие части из элементов, какие в армию в мирное время не взяли бы никогда. В числе прочих народилась печально знаменитая Маньчжурская добровольческая конная сотня и была послана на Кавказский фронт. Личный состав в ней был такой, что все воинские начальники старались поскорее избавиться от сотни. Острили, что действительную службу добровольцы проходили на Сахалине (то есть на каторге), а повторительные сборы – по всей тайге… А тут еще маньчжурцев объединили в один отряд с Екатериноградским отдельным пехотным батальном, который до войны являлся дисциплинарным. В Кавказской армии батальон прозвали конокрадским, поскольку вчерашние штрафники были горазды на любое воровство.

В таком лихом отряде Адриан провоевал до января, получил ранение и чин сотника. В награду за службу со всяким сбродом он был переведен в 1-й Полтавский полк Кубанского казачьего войска, и сразу на должность полкового адъютанта. Полк входил в 1-ю бригаду той самой 4-й Кавказской кавалерийской дивизии, которой командовал Чернозубов.

Дивизии пришлось отражать весеннее наступление турецкого Экспедиционного корпуса под командованием Халил-бея, дяди Энвер-паши. Бей печально прославился своей жестокостью по отношению к армянам. В его корпус вошли две сводные пехотные дивизии, сформированные из числа пограничников и жандармов, усиленные курдской иррегулярной конницей. Все эти вояки имели большой опыт войны в горах и представляли значительную силу. Они нанесли удар в общем направлении на русские города Елисаветполь и Баку, двинувшись к государственной границе.

Тут очень вовремя для нас вспыхнуло восстание армян и айсоров в окрестностях озера Ван, в тылу у корпуса. И Халил-бею пришлось направить на его подавление одну из своих двух дивизий. А Чернозубов, наоборот, получил подкрепление – 3-ю Забайкальскую казачью бригаду. Он атаковал ослабленного противника и выгнал его обратно за турецко-персидскую границу. После этого боевые действия на территории официально нейтральной Персии затихли. Противостояние перешло из активной фазы в тайную войну разведок и диверсионных отрядов.

Чунеев выдержал несколько жарких разговоров: сначала с Гнатченко, потом с Чернозубовым и затем с ними обоими. Их крайне возмутило то преступление, которое поручик придумал с целью очернить сотника. Дело в том, что, по положению, конь и седло убитого в бою казака остаются в собственности полка. На войну казак идет на своей лошади, со своим седлом, холодным оружием и перечнем снаряжения согласно арматурному списку. В случае выбытия его из строя полк отсылает его семье 250 рублей за лошадь и 38 рублей за седло. Всеми этими расчетами ведает полковой адъютант.

После майских боев 1-й Полтавский лишился 156 казаков – офицеров и нижних чинов. Трое были демобилизованы по ранению, остальные погибли. Таким образом, казна должна была направить вдовам и калекам в тыл 41 808 рублей. Святые деньги! Конь и седло – важнейшее имущество для любой казачьей семьи. И вот сотник Гнатченко их украл и проиграл в карты…

Дело доходило до крика, причем споры шли в чистом поле, без посторонних, чтобы никто не подслушал. Сотник матерился и орал:

– Да как же мне жить после такого? Сроду в Кубанском войске не случалось подобного сраму!

Генерал, донской казак из станицы Нижне-Чирской, добавлял:

– И в Донском тоже!

Поручик им отвечал:

– Мы с вами на Востоке. Не мне говорить, сколько тут хитрых и наблюдательных людей. Ложь должна быть страшной, преступление – отвратительным, иначе не поверят.

– Но почему именно я? – почти рыдал сотник.

– Адриан Евграфович, нету никого лучше вас. Отец, извините, сидел в арестантских ротах за казнокрадство. Вы служили с маньчжурцами, от которых до сих пор весь Кавказ дрожит.

Чернозубов, хоть и окончил Пажеский корпус, бранился виртуозно. Он предложил заменить кражу святых денег посягательством на артельные суммы сотен. Тоже ведь некрасиво! Николай объяснял:

– Такие посягательства сразу становятся известны. А деньги за коней и седла идут в станицу полгода. Наш нечистоплотный адъютант проиграл их вчистую и теперь ищет, где взять сорок тысяч покрыть лихоимство. Сумма огромная. Вот готовый кандидат на вербовку в шпионы! Шулер, который его нагреет, будет мой человек. Он сообщит агенту Шёнемана, что имеется офицер из штаба, которому или стреляться, или продаться врагу… Лучше мы ничего не придумаем, а времени уже остается мало. Адриану Евграфовичу придется временно пожертвовать репутацией. На благо Родины.

Казаки продолжали спорить, и Чунеев послал шифротелеграмму напрямую Юденичу. Тот ответил кратко: «Сделать, как придумал Лыков-Нефедьев». После этого споры прекратились, разведчики начали готовить операцию.

Тут предстояло много трудностей, но помогли сами тевтоны. Получив отпор на поле боя, они решили отыграться в тылу. Германский резидент Вильгельм Шёнеман объявил себя консулом кайзера в Керманшахе. Самовольно, без согласия Тегерана! Правительство отказало ему в экзекватуре[93]. Но консул-разбойник арендовал в городе дом, поднял над ним германский флаг и приступил к своим обязанностям. Которые заключались главным образом в том, что он вербовал фидаев[94], подкупал племенных вождей, снабжал их оружием и патронами, вел разведку.

В соседнем Кермане появился второй консул-самозванец Цугмайер. Губернатор Кермана Сардар Заффар получил приказ из столицы не впускать немца. Однако тот приехал во главе банды из 35 головорезов и спокойно поселился на главной улице. Такие же миссии без экзекватуры вскоре появились в Фарсе и Исфагане. В последнем неизвестными был убит русский вице-консул фон Кавер. Хотя все знали, кто это сделал и по чьему приказу…

Весь прилегающий район в итоге превратился в германский протекторат. Туда хлынули караваны с оружием