Зорич - Марина В. Кузьмина Страница 3

карниза вниз вместе со снегом и угодил на единственный выступ. И справа, и слева от него отвесная стена глубиной метров в десять. Ему-то повезло, но надо достать его оттуда. Антон отполз чуть назад. Очистил от земли и снега скалу, нашёл небольшую щель. Вбил в неё костыль. Привязал к нему верёвку, затянул на её конце несколько узлов и, стоя, перекинув её через плечо, сбросил вниз к Ярому. Слава богу, длины её хватило. «Зубы!» — крикнул Антон. Повторять не пришлось. Умный пёс воспринял это как привычную с детства игру и вцепился зубами. Поднять Ярого было нелегко, в нём килограммов под семьдесят.

Ярый был рад несказанно! Прыгал вокруг Антона и пытался лизнуть его в лицо. А тот, за кем они шли, лежал на камнях внизу ущелья, повернув голову в сторону — или морду, отсюда далеко, не разглядеть. Одну конечность закрыв телом, остальные разбросав в стороны. И всё-таки что-то было не так, а вот что — Антон не мог понять. Домой они добрались при свете луны, довольные и смертельно усталые.

Глава вторая

Стрельба началась рано утром, когда город ещё спал, у моста через Песчаную, у дороги из губернского центра. После паузы она возобновилась несколькими сотнями метров ближе. Случившемуся далее явился очевидец, это был Ефим Лепешев, приказчик купца Гурова, который накануне вечером засиделся допоздна в трактире грека Латакиса. Изрядно перебрав, с виду тихий и трусоватый Ефим стал шумно выражать недоверие к качеству напитков, нелицеприятно и непечатно высказался по адресу Латакиса. Окончательно разогревшись, стал бить посуду, затеял потасовку с половым и, сильно надоев посетителям трактира, офонаренный на оба глаза, в разорванной рубахе, он был выдворен ими за дверь заведения. Обалдевший от случившегося, вытирая пьяные слёзы грязными кулаками, он побрёл куда ни попадя. Забрёл в какой-то проулок, зацепился за что-то, упал, сделал попытку подняться, передумал и заснул вполне собой довольный. Пробуждение было как продолжение перенесённого кошмара. Где-то за углом, совсем рядом, началось что-то ужасное для сонного провинциального городишки: стрельба, дикие крики, лошадиный топот. И перед вытаращенными от ужаса глазами Ефима на белом дончаке появляется из-за угла бешеным галопом скачущий всадник. Через несколько мгновений оттуда же выскакивают ещё трое на мохнатоногих монголках. Преследуемый, обернувшись, стреляет через плечо. Монголка с грохотом валится набок, высекая подковами искры о булыжники мостовой. Оцепеневший Ефим видит, как дончак останавливается неподалёку от ворот дома на той стороне улицы. Его хозяин, цепляясь руками за повод и гриву, заваливается на бок из седла и медленно сползает на землю. Двое на монголках останавливаются почти напротив затаившегося Ефима. Ближайший наездник перебрасывает ногу через шею лошади, собираясь спрыгнуть вниз, но тут с треском распахивается половина ворот, появляется босая женщина в белой ночной рубашке, в руках у неё ружьё. Делает несколько шагов, останавливаясь рядом с неподвижно лежащим всадником, широко расставляет ноги и поднимает ружьё. Ефим слышит, как ближайший к нему, смачно выругавшись, говорит негромко:

— Всё равно, давай!

Его сообщник поднимает ствол и лязгает затвором. Грохочет выстрел. Ефим видит, как он падает из седла на бок, а женщина бросает дымящееся ружьё и наклоняется над лежащим. Оставшийся в живых поводом чуть не сворачивает шею лошади. Крутнувшись, бьёт плетью лошадь и скачет обратно. К нему бросается третий сообщник, вскакивает на ходу на круп лошади сзади, и оба исчезают за поворотом.

* * *

— Павлуша! — пухлой рукой тронула за плечо своего супруга Марья Ивановна. — Звонят!

Павел Николаевич стянул с лысой головы колпак, сел в постели и, зевая, нащупал ногами мягкие туфли, надел их, накинул на плечи тёплый халат.

Бархатный услужливый голос в трубке:

— Извините за столь раннее беспокойство…

— Да, да, я слушаю! — перебил губернатор.

Звонил начальник полиции Ольберг.

— Что случилось?

— Стрельба в городе, ваше превосходительство!

— Подробности есть?

— Пока нет, выясняем.

— Как только они появятся, звоните сразу! Вы слышите, Бруно Яковлевич? Сразу!

Губернатор положил трубку, потёр ладонью голову, крякнул в сердцах и, прихрамывая, заходил по комнате.

«Боже мой! — тоскливо подумал он. — Только этого не хватало! Мало мне этого разбоя на руднике, так ещё и эта напасть!»

Вздохнув невесело, сел в кресло и стал ждать звонка. Справедливо рассудив, что ложиться смысла нет — вряд ли заснёшь, — сидел, безучастно переводя взгляд с телефона на громадный, до потолка фикус у окна. Через полчаса затренькал звонок. Павел Николаевич, вскочив, метнулся к телефону, схватил трубку:

— Да, да, я слушаю, говорите!

Звонил начальник сыскного отделения Епишев:

— Ваше Превосходительство, нападение на фельдъегерей! Есть убитые. Подробности будут позже.

— Да, да, спасибо, голубчик!

Павел Николаевич положил трубку на стол, задом нащупал кресло и сел. Обхватив голову руками, застыл, как изваяние, успокоившись, набрал управу. «Ах да! — сообразил, не получив ответа. — Ещё спят». Позвонил секретарю на домашний:

— Да, да, срочно, олух ты этакий! — втолковывал сонному Павел Николаевич. — Собрать всех! И пришлите машину сразу же. Я буду ждать.

И положив трубку мимо аппарата, зашлёпал задниками туфель к двери — переодеваться.

В кабинете губернатора высоченные стрельчатые окна до потолка с гипсовыми виньетками, с позолотой. К стене без окон — поперечина громоздкого т-образного стола и кресла с подлокотниками и высокой спинкой из мягкой кожи. За ним на стене в полный рост портрет государя. На столе — письменный набор из уральской яшмы. В кресле — изнывавший от ожидания, невыспавшийся Павел Николаевич. Перед ним у длинного, чуть не до входной двери стола на таких же, как и стол, тяжеловесных стульях сидят и терпеливо ждут, теряясь в догадках, приглашённые. Тут и начальник гарнизона, и шеф жандармов, и начальник полиции, и хозяин рудника, и ломавший голову про себя брандмейстер города: «А я-то тут зачем? Вроде не горели давно, тьфу, не накаркать бы» — и тайком перекрестился.

В тягостной тишине долго ждут, и вот наконец распахивается дверь. Появляется человек. Мелкими шажками, подобострастно раскланиваясь на ходу и что-то бормоча, кладёт на стол губернатора сумку и так же суетливо исчезает за дверью. Губернатор щёлкает застёжками сумки, достаёт пакет, ломает сургучные печати и кладёт на стол несколько листов