Смерть в салоне восковых фигур - Лев Брусилов Страница 2

* * *

Днём сегодняшним начальник сыскной сидел в своём теперь уже уютном служебном кабинете и просматривал присланные сыскными приставами сводки. Они не радовали. Много краж совершалось в губернском городе Татаяре, хотя в массе своей воровство мелкое, копеечное. Чужое брали не для наживы, а из бедности. Но какими бы ничтожными эти преступления ни являлись, полиции приходилось их фиксировать и по возможности расследовать, пусть даже в перечне похищенного значились одни только старые, истлевшие портянки.

Барону это претило, однако он смирился, полагая, что таков его жизненный удел.

В дверь постучали.

– Да! Войдите! – бросил, поднимая взгляд от бумаг, Фома Фомич. В кабинет протиснулся дежурный – низкорослый, но с широкими, как дверной проём, плечами.

– К вам доктор Викентьев! – Голос глухой, с хрипинкой.

– Проси! – не раздумывая, проговорил начальник сыскной, собрал документы в стопку и отложил в сторону.

Фома Фомич не водил дружбы с доктором, но их отношения можно было назвать приятельскими. Время от времени они вместе обедали. Всё же Викентьев очень редко приходил на улицу Пехотного капитана, поэтому начальник сыскной сразу подумал, что у доктора какое-то важное дело.

Викентьев вошёл в кабинет энергично и шумно. Дышал тяжело, очевидно взбегал по лестнице. Светлый льняной пиджак расстёгнут, соломенная шляпа в руках. Доктор – человек среднего роста, темноволос, благообразен, тучноват, румян и весел. В тёмно-карих глазах огонёк достатка и никакого уныния провинциального интеллигента. Единственный вывод, который можно было сделать, глядя на него со стороны: доктор доволен собой и своим положением.

Он быстро, в два шага пересёк кабинет, крепко пожал руку начальника сыскной, выразил неудовольствие установившейся жарой и стал оглядываться – куда бы сесть.

– Вы знаете, Фома Фомич, – сказал он, положив шляпу на стол и взяв стул, – меня сюда привёл странный случай. Он может показаться вам не заслуживающим внимания, возможно, – доктор сел, – однако меня он насторожил…

– Что за случай? – спросил несколько сухо фон Шпинне.

– Вы, надеюсь, слышали о смерти купца Пядникова?

– Да! Говорят, сердце не выдержало, умер прямо в своём салоне.

– Верно, я сам осматривал тело, и у меня не возникло в этом никаких сомнений, кроме одного… – Доктор замолчал, следя за реакцией начальника сыскной, однако тот спокойно ждал продолжения, и Викентьев продолжил: – Так вот, когда я осматривал тело, то обнаружил странную вещь… В правой руке Пядникова было зажато вот что… – Викентьев сделал предупредительный знак рукой и полез в боковой карман пиджака. Вынул маленькую блестящую жестянку, в каких обычно хранят вазелин, и протянул начальнику сыскной.

– Я так понимаю, мне её нужно открыть? – спросил полковник, взяв в руки коробочку и стуча по металлической крышке ногтем.

– Да, откройте!

В жестянке лежал шарик телесного цвета величиной с голубиное яйцо и чуть приплюснутый с боков. Местами из него торчали короткие тёмные волоски. На ощупь шарик был мягкий, податливый и слегла липкий. Покрутив его в пальцах, Фома Фомич положил назад в коробку.

– Не понимаю, что это и почему показалось вам странным?

– Я сейчас всё объясню, – на мгновение прикрыв глаза, медленно мотнул головой Викентьев. – Это воск. Как вы, наверное, смогли заметить, воск крашеный, более того, в него подмешаны волоски. Мне удалось выяснить, это человеческие брови…

– Воск с человеческими бровями? – удивился начальник сыскной. – Но мне всё равно непонятно…

– Когда я осматривал тело Пядникова, то обнаружил шарик зажатым в правой руке трупа. Сначала мне это показалось пустяком, но потом я задумался, а как, собственно, этот воск туда попал?

– Думаю, в этом нет ничего загадочного, – пожал плечами фон Шпинне. – В салоне восковых фигур можно очень легко испачкаться воском. Достаточно коснуться руками одной из выставленных скульптур, а время сейчас летнее – жара, даже ночью нет отдохновения…

– Это первое, что пришло мне в голову, – кивнул доктор и облизал полные губы. – Но ни одна из выставленных в зале фигур не повреждена! Я провёл, вы уж извините, – Викентьев смущённо улыбнулся, – собственное расследование.

– Значит, Пядников испачкался в другом месте, – повёл плечами Фома Фомич, – где-нибудь в подсобном помещении, в мастерской. Ведь там должна быть комната, где они приводят эти фигуры в порядок.

– Да? – Оптимизма во взгляде доктора поубавилось; он грустно изогнул губы и, перебегая глазами из стороны в сторону, проговорил: – Может быть, вы и правы… Значит, я зря вас потревожил, оторвал от дел?

– Нет, нет! – энергично помогая себе руками, решительно запротестовал начальник сыскной. – Возможно, всё наоборот – прав не я, а вы! Может быть, воск, зажатый в кулаке покойника, оказался там неслучайно. И у меня возник вопрос.

– Да, я вас слушаю! – с готовностью подался вперёд доктор.

– Вы говорите, что у Пядникова не выдержало сердце, так?

– Да, всё верно.

– А что? Он и раньше к вам обращался по поводу, – начальник сыскной коснулся рукой той стороны, где находится сердце, – или посещал другого врача?

– Нет, Пядников, скажем так, наблюдался у меня, но дело в том, что он не хотел, чтобы о его хворях знали другие, потому навещал меня инкогнито, всегда приходил поздно вечером и строго-настрого наказывал никому ничего не сообщать, даже дочери.

– Вы прописывали ему какие-то лекарства?

– Разумеется! – Во взгляде доктора промелькнула тень сомнения, а не зря ли он пришёл в сыскную, – может, нужно было просто-напросто выбросить этот воск и забыть обо всём?

Начальник сыскной задавал вопросы автоматически, он даже не знал, пригодятся ли ему ответы Викентьева в дальнейшем или нет: фон Шпинне привык трудиться с отдачей, чтобы ни у кого даже не возникало мысли в том, что он делает свою работу спустя рукава.

Знаете что, Николай Петрович, оставьте мне эту жестянку с шариком…

– Да я, собственно, и не хотел её забирать…

– Вот и замечательно! – Фон Шпинне заёрзал на стуле, давая тем самым понять, что у него кроме беседы с доктором ещё есть дела. – В ближайшее время постараюсь во всём разобраться. Спасибо за бдительность! – Это было сказано уже вслед покидающему кабинет начальника сыскной Викентьеву.

* * *

После ухода доктора начальник сыскной закрыл жестянку и забросил вглубь самого нижнего ящика стола, надеясь забыть о ней и больше оттуда не вынимать. Затем тщательно вытер руки платком.

Однако забыть у Фомы Фомича, сколько тот ни старался, так и не получилось, шарик точно приклеился к памяти и весь день, а потом ещё и ночью не давал полковнику покоя. Под утро даже приснился. С полковником подобные казусы случались,