Бриллиантовая пыль - Владимир Сергеевич Максимов Страница 16

Запоздавший молодой человек ловко уселся за стол, напротив ожидавшего его посетителя, после чего они некоторое время рассматривали друг друга. Обоим было лет около тридцати, оба были одеты в серые костюмы-тройки, но лица их разительно отличались. Черты лица пришедшего последним были правильные, но грубоватые, особенно тяжелый квадратный подбородок и выпирающие надбровные дуги над светлыми водянистыми глазами, в то время как у его визави губы и веки казались мелкими и изящными, а длинный нос с горбинкой и округлые щеки под воздействием выпитой водки заметно покраснели. Вновь пришедший сохранял на лице спокойную и слегка презрительную мину, а испуганно бегающие оливкового цвета глазки и дерганные движения молодого человека, явившегося в ресторан первым, производили впечатление неуверенности или даже испуга.

— Гутен абенд, герр Борштейн, — поздоровался вновь прибывший посетитель. — Чрезвычайно рад с вами познакомиться, Натан Лазаревич, — добавил он, перейдя на русский язык.

По-русски молодой человек говорил с заметным акцентом, но правильно и со вкусом, выговаривая слова с явным удовольствием.

— Здравствуйте, здравствуйте, — скороговоркой и глотая окончания слов ответил названный Натаном Лазаревичем мужчина. — И не стоит говорить по-немецки, я вам скажу…

— А почему это вас смущает? — подняв брови, спросил его собеседник, жестом подзывая официанта.

— Время, знаете ли, такое, что лучше… — Натан Лазаревич замолчал, выразительно посмотрев на появившегося из ниоткуда официанта.

— Подайте-ка, любезный, форели с соусом, — потребовал обладатель немецкого акцента.

— Слушаю, — кивнул официант. — Вам что угодно? — повернулся он к Натану Лазаревичу.

— Мне еще водки принесите, — с недовольной гримасой ответил тот.

— А мне коньяка… — добавил заказавший форель молодой человек.

— Шустовского изволите?

— Нет, французского…

— Как прикажете.

Официант исчез так же быстро, как появился.

— Не понимаю: зачем вы назначили встречу в этом месте, — недовольно морщась, сказал Натан Лазаревич.

— А что, собственно, вам здесь не нравится? — поинтересовался его собеседник. — Отличное местечко, по-моему.

— Меня тут… знают… — нехотя промямлил Натан Лазаревич.

— Понимаю, — с ироничной усмешкой сказал молодой человек. — Вы ведь здесь постоянный гость, не так ли?.. И посещаете вы не только ресторан, а бываете и в заведении по соседству… В том самом… с нумерами.

— Вам-то что за дело до того, где я бываю, господин?.. — ворчливо спросил Натан Лазаревич, запнувшись в конце фразы. — Кстати, а вы кто такой? И как ваше имя?

— Я — Арбитр, — ответил молодой человек.

— Что за странное прозвище?

— Это не прозвище, а профессия, или, если хотите, миссия… Впрочем… Вы можете называть меня… скажем… Николаем Ивановичем.

— Как угодно. Только давайте уже перейдем к делу.

— Гут. К делу — так к делу, — убрав ироничное выражение с лица, согласился назвавшийся Николаем Ивановичем человек. — Вы ведь в курсе всех операций, которые совершаются в банке вашего тестя?

— Только тех, в которые он меня посвящает, — уклончиво ответил Натан Лазаревич.

— Не скромничайте, господин Борштейн. Вы ведь его родственник и доверенное лицо. Кстати… А почему вы Борштейн?

— Тесть настоял… Решил, видите ли, свою фамилию потомкам оставить, а у него две дочери… Возомнил себя невесть кем… Пришлось мне взять фамилию жены. А что было делать? Я сам из небогатой семьи.

— Ладно. Это сейчас не важно, — отмахнулся Николай Иванович. — Итак, вы, наверняка, знаете, что в 1905 году банк вашего тесть давал займы русскому правительству. — Борштейн при этих словах вздрогнул и, пристально посмотрев в глаза своему собеседнику, открыл было рот, чтобы возразить. — Давайте обойдемся без ненужных запирательств, — поморщившись, добавил тот. — Что вы можете сказать по поводу этих займов?

— Это же когда было? Девять лет прошло… Я уже не помню… А что конкретно вас интересует?

— Меня интересует обеспечение этих займов.

— В реестре активов банка числятся некие векселя, выданные под эти займы… но что это за векселя — неизвестно.

— Как же так?

— Некоторые особо важные документы Арнольд Карлович хранит в несгораемом ящике у себя в кабинете на Екатерининской.

— Значит, векселя там — в этом ящике?

— Ключи есть только у тестя…

Николай Иванович сдвинул брови, что-то прикидывая в уме, и, глядя куда-то мимо Борштейна, задумчиво произнес:

— Мне нужно туда заглянуть.

— Это не обязательно… — вполголоса проговорил Борштейн, опустив глаза. — Этих векселей там нет…

— А я вас недооценивал, Натан Лазаревич, — сказал молодой человек. — Ну, ну, говорите дальше.

— Значит, либо правительственный заем был выдан без обеспечения…

— Нет, нет! Векселя выписывались. Это точно…

— Либо эти самые бумаги мой тесть хранит в потайном отделении своего портсигара.

— Портсигара?! — удивленно воскликнул Арбитр. — Он хранит бумаги в портсигаре?!

— Ну да… — подтвердил Борштейн, пожав плечами. — Есть у него такая вещица — золотой портсигар с монограммой — на редкость безвкусная, на мой взгляд.

Николай Иванович на некоторое время замолчал, о чем-то раздумывая.

— Мне нужны эти векселя, — чеканя слова негромким голосом, сказал он, блеснув сталью в глазах. — Вы меня поняли?

— Как же я?.. — испуганно пролепетал Борштейн. — Арнольд Карлович не расстается с портсигаром. Все время с собой носит…

— Так уж и не расстается?

— Да он его даже в своем кабинете никогда не оставляет, а прячет в тайник. Я сам видел…

— Значит, местонахождение тайника вам известно. В любом случае это ваша забота.

— Но ведь рано или поздно он хватится этих векселей… И что тогда?

— Я думаю, что у вашего тестя найдутся веские причины, чтобы не афишировать их пропажу.

— А если он узнает, что это я их взял?

— Для вас, господин Борштейн, будет намного хуже, если Арнольд Карлович узнает о тех деньгах, которые вы «позаимствовали» из банковской кассы, — с угрозой в голосе сказал Николай Иванович, — да и ваши махинации с акциями будут для него небезынтересными…

— Я же не отказываюсь, — прервал его, испуганно вытаращив глаза, Натан Лазаревич.