Призрак Сомерсет-Парка - Б. Р. Майерс Страница 11

Мистер Локхарт фыркнул.

– Мне доводилось иметь дело с ему подобными. Судя по тому, что я услышал вчера в полицейском участке, улики в основном несущественные. Возможно, дело даже до суда не дойдет. Разумеется, я выясню больше, когда прочту ваше досье.

У меня закололо под ребрами. Я прижала руку к животу, гадая, останется ли он моим поверенным, когда прочтет досье целиком. Хотя кое-чего там недоставало. Один секрет я по-прежнему хранила – тяжелый и леденящий, будто камень у меня на душе.

Я выпила кофе до последней капли. На дне чашки из тонкого фарфора была нарисована роза.

Мистер Локхарт откашлялся и посмотрел на меня, озорно усмехнувшись.

– Позвольте, – начал он, – расспросить вас о некоторых деталях? – Щеки его окрасились румянцем. – Как вам удается убеждать людей, что вы способны разговаривать с мертвыми? Хартфорды не похожи на простаков, которых легко одурачить, и все же вы их полностью убедили.

Я поколебалась. Делиться приемами maman казалось почти святотатством. Но мистер Локхарт предлагал солидное вознаграждение за то, чтобы немного приподнять завесу над тайнами сеансов. Я могла позволить себе выдать несколько секретов.

– Все просто, – сказала я. – Нужно потакать их желаниям и таким образом создать атмосферу доверия.

Мистер Локхарт непонимающе нахмурился. Я объяснила подробнее:

– Говорите людям то, что они жаждут услышать, а их надежда сама восполнит пробелы. Сердце видит неподвластное взгляду, мистер Локхарт.

Он кивнул и откинулся на спинку стула.

– Когда вас отвели в камеру, полицейские обсуждали ваши трюки, но они не понимают, как у вас все выходит так убедительно. Взять хотя бы эктоплазму, которую, как утверждает молодой мистер Хартфорд, вы из себя исторгли.

Похоже, я сильно потрясла того застенчивого юношу.

– Эктоплазма служит доказательством, что дух перешел в наше измерение, – сказала я.

Старик недоверчиво на меня посмотрел.

Я пожала плечами.

– Визит к мяснику – и я раздобыла кусочек колбасной оболочки. Если смочить ее водой, выходит довольно впечатляюще.

О том, что мне пришлось месяцами практиковаться говорить с ватой, спрятанной за щекой, как научила меня maman, я рассказывать не стала.

Мистер Локхарт брезгливо скривился.

– Что ж, демонстрировать его светлости всякую мерзость вам не придется. Не забывайте, насколько предан он был леди Одре. Их связь была столь сильна, что мы долго тревожились, не последует ли и он за ней.

Я видела горе в разных слоях общества, богатых и бедных, но для всех была справедлива одна истина: беда навеки меняла людей. Их глаза полнились тяжелыми воспоминаниями о боли. Ее не всегда можно было увидеть, просто она, словно роза на дне моей чашки, постоянно таилась там, в глубине.

У мужчины, который поймал меня на кухне прошлой ночью, в глазах не светилась печаль. Они были ясными и голубыми, словно летнее безоблачное небо. Может быть, это все же конюх надо мной подшутил?

– …пройдемся по картинной галерее, – сказал мистер Локхарт, оборвав мои мысли. Опершись на трость, он начал подниматься из-за стола. Мне хотелось украдкой съесть еще одну колбаску, но тут что-то с глухим стуком упало на ковер.

Мистер Локхарт сморщился от боли и схватился за стол, пытаясь удержаться на ногах.

– Позвольте… – сказала я и подошла к нему поднять трость: мне хотелось угадать ее истинную стоимость.

Трость оказалась тяжелой, и, если я не ошиблась, голова змеи была сделана из чистого золота. Я задумалась: а трудно ли будет выковырять эти рубиновые глаза? Мистер Локхарт кашлянул – наверное, я разглядывала набалдашник чересчур долго.

– Она прекрасна, – заметила я, возвращая трость хозяину.

– Слишком помпезная, – проворчал он. – Ее подарил мне лорд Чедвик, отец леди Одры. – В глазах его мелькнул озорной блеск. – Дайте-ка я покажу вам один секрет. – Он повернул змеиную голову и вытащил набалдашник из трости, явив кинжал. – Пусть я стар и немощен, однако неплохо вооружен. – Мистер Локхарт шутливо подмигнул, а я порадовалась, что он не рассмеялся, ведь это, скорее всего, повлекло бы за собой новый приступ кашля.

– В Сомерсет-Парке нужно ходить, хорошо вооружившись? – то ли в шутку, то ли всерьез спросила я.

– Это всего лишь реквизит, мисс Тиммонс. Если я и впрямь когда-нибудь окажусь в положении, где мне понадобится кинжал, то скорее упаду в обморок, нежели успею им воспользоваться.

Картинная галерея оказалась именно галереей – вытянутым помещением, стены которого украшало множество огромных портретов мертвых людей. В Сомерсете имелся собственный музей. Если начистоту, мне была больше по нраву Комната ужасов мадам Тюссо[3].

Мистер Локхарт взял на себя труд поведать мне о многочисленных предках лорда Чедвика, которые некогда проживали в Сомерсет-Парке.

Мы шагали мимо герцогов, двоюродных дедушек и прочая, и прочая, пока не остановились у портрета супружеской пары – красивой дамы в жемчугах и джентльмена с суровым взглядом.

– Лорд и леди Чедвик, родители леди Одры, – объяснил мистер Локхарт. В его голосе отчетливо звучала гордость. – Она часто болела, бедняжка. Дни свои в основном проводила в постели. И все же прожила дольше, чем мы ожидали. – Он повернулся ко мне и добавил, понизив голос: – Она умерла семь лет назад.

Я всмотрелась в их лица. В глазах мужчины горел жестокий огонь, который я часто видела у клиентов мисс Крейн.

– А что насчет отца леди Одры? – спросила я.

Мистер Локхарт вздохнул.

– Александр Линвуд. Он умер за несколько месяцев до ее гибели.

Сам воздух будто сгустился.

– Постойте-ка, – пробормотала я, – так это родовое имение Одры? Не мистера Пембертона?

– Именно так, – подтвердил поверенный. – Сомерсет-Парк уже не одно поколение принадлежит семье леди Одры. И все же титул графа Чедвика унаследовал мистер Пембертон, поскольку он – единственный законный потомок мужского пола в генеалогическом древе Линвудов. – Старик правильно истолковал растерянное выражение моего лица и пояснил: – Его отец приходился дальним кузеном Александру Линвуду, отцу леди Одры.

Мне почудилось, будто что-то давит мне в спину между лопаток. Мы зашагали дальше и остановились у подножья самого великолепного портрета во всей галерее. Я поняла, кто на нем изображен, еще до того, как старик это сказал.

– А вот и она… – со вздохом произнес мистер Локхарт.

Ее белокурые волосы были словно сотканы из золота, а платье украшено таким количеством оборок и вышивки, что у швеи наверняка ушло на него несколько месяцев. И все же не это поразило меня в Одре. Конечно, она оказалась красива, наряд ее прелестен, а диадема с большим голубым камнем делала ее похожей на королеву – но самое главное было в другом: на ее лице отражалось выражение глубокого довольства. Она словно