Кларк и Дивижн - Наоми Хирахара Страница 8

После трех таких раундов Хики сдался и ушел, унося с собой новые папины ботинки.

Неделю спустя мы были на пути в Чикаго.

Ехали мы поездом. Это было так странно после того, как мы столько времени были заперты в пространстве площадью в квадратную милю посреди долины Оуэнс. После нескольких месяцев в концентрационном лагере мне казалось, что наша жизнь втиснута в стеклянный шарик, в котором, если его встряхнуть, идет снег, а мир, каким мы когда-то его знали, всего лишь плод нашего воображения. Но нет, мы ехали в вагоне, колеса постукивали на стыках, и за окнами проплывали сначала величественные горные хребты Колорадо, а затем равнины Небраски. Когда мы были недалеко от границы с Айовой, мне стало худо. Резкая боль скрутила внутренности, и все силы уходили на то, чтобы делать вид, что я в порядке.

– Аки-тян, я же просила тебя не есть эту сласть, которую принесла нам твоя подружка из столовой, – сказала мама, заметив, что мне не по себе.

Хисако приготовила нам в дорогу коге, жженый рис, присыпанный сахаром, самым ценным из лакомств. Мама сочла, что коге несъедобен, но я была тронута подарком.

Наконец я смогла добраться до туалета. Это было довольно неловко, так как к тому времени со лба у меня стекал пот, а ноги дрожали. В туалете я чуть не потеряла сознание. Примерещился голос сестры, говоривший мне: “Позаботься о маме и папе”, – и прозвучало это не как воспоминание, а как новое указание. Да разве ж я не забочусь, подумала я, злясь на то, что низкое мнение семьи обо мне просачивается в мое подсознание.

Вернувшись на место, я увидела, что большая часть моей косметики осталась на носовом платке, так как я ополоснула лицо холодной водой. Папа уже заснул, надвинув на глаза шляпу. Из-за шляпной ленты торчал край уже пожелтелой бумажки, в которой перечислялось, где хранятся наши пожитки в Лос-Анджелесе.

– Интересно, встретит ли Роза нас на вокзале? – сказала мама.

От Розы не было вестей уже пару недель. Я отправила ей телеграмму с датой нашего прибытия в Чикаго, но ответа не получила. Мы не забеспокоились. Позвонить нам в лагерь она не могла. Мама подозревала, что Роза влюбилась в молодого человека из городских. В поезде мы видели нисейских солдат, симпатяг в отутюженной форме, и я подумала, что вот, наверное, кто-то такой покорил сердце Розы.

Папа, по мере того как мы подъезжали к месту назначения, волновался все сильней, это было заметно. Вагон качало и потряхивало, а он сидел очень прямо и то смотрел в окно, то оглядывался на пассажиров, которые входили в вагон и выходили. Ох, увидеть бы, как вспыхнет улыбка Розы, и больше мне ничего не нужно.

Когда мы прибыли в конце-то концов в Чикаго, папа первым вышел на перрон со своим чемоданом. Вокзал был огромный и величественный, со стенами белого мрамора под стать дворцу. Под часами висел огромный плакат, призывающий покупать облигации военного займа, а с балок свисали флаги союзников – Соединенных Штатов, Великобритании, Франции и Австралии. В центре зала находился стол УСО, добровольной организации в помощь вооруженным силам, у которого солдатам, которые находились в отпуске, подсказывали, как им лучше разместиться и отдохнуть.

Оказавшись внутри всей этой толпы, мы увидели группку японских американцев. Те явно шли к нам. Я узнала одного из бывших руководителей нисейской организации в лагере, Эда Тамуру. Эд слинял из Манзанара сразу, как только смог. Лицо у него было круглое и гладкое: я бы удивилась, скажи кто, что ему приходится бриться каждый день. А потом я заметила Роя, его масляные, зачесанные назад волосы обвисли на майской жаре.

Сначала мне стало неловко из-за того, что столько народу пришло нас встретить. Мы ведь всего лишь семья Ито: бывший управляющий продуктовым рынком в Лос-Анджелесе, его жена и младшая дочь. Я поискала глазами сестру. Но нигде не сияла улыбка на идеально накрашенных губах, которым не повредят ни духота, ни влажность.

– Случилось непредвиденное, – с трудом расслышала я голос мистера Тамуры, такой вокруг стоял шум.

Рой избегал смотреть нам в глаза.

– Прошлой ночью на станции метро произошел несчастный случай, – сказал он.

И прежде, чем он успел объявить: “Она мертва”, я все уже поняла. Я прочувствовала это всем телом, когда мне стало плохо в поезде. Роза покинула этот мир так драматично, как могла это сделать только она.

Глава 3

Вту ночь никто из нас не заснул, хотя мы и без того были измучены долгим путешествием из Манзанара, сначала автобусом, а потом поездом. Мы не стали распаковывать чемоданы, которые мистер Тамура и Рой поставили перед камином в нашей двухкомнатной квартире. Хотя б окна стоило распахнуть, чтобы ночной воздух охладил спальню, но не было сил. Не сняв уличной одежды, мы лежали на кроватях, родители на одной, а я на другой, точно так же, как в лагере. Несмотря на то что кровать была вся моя, я держалась правой стороны, стараясь не вторгнуться на территорию Розы. Неужели она ушла навсегда?

На следующий день я собралась в отдел судебной экспертизы, к коронеру, увидеть тело. Необходимости в этом не было, Рой уже опознал Розу официально. Но я хотела увидеть ее своими собственными глазами. Не затем, чтобы удостовериться в том, что Роза мертва, а затем, что, пока ее тело оставалось непогребенным, я не хотела, чтобы она была там совсем одна. И поскольку я решила пойти, отец счел, что он должен тоже.

Никто не видел, как именно это произошло, известно было только, что на станции метро “Кларк и Дивижн” кто-то упал под поезд. Полиция прибыла на место происшествия через пятнадцать минут после того, как остановили движение. На рельсах нашли сумочку Розы. Все внутри было цело, только колесами поезда оторвало ручку.

Мы с отцом двигались, как сомнамбулы, когда садились в такси. Я не осознавала, что происходит вокруг, пока мы не вошли в морг. Пахло там отвратительно, кислятиной и чем-то химическим. Тело Розы, видимо, голое и переломанное, было накрыто простыней, натянутой до самого подбородка, но верхняя часть плеча оказалась открыта, и было видно, что рука оторвана. Папа тоже увидел, как страшно изувечено тело, и осел на пол. Я не кинулась его поднимать. Мы оба были в шоке.

Показалось, что я сама мертвею, окостеневаю. Разве это лицо моей сестры? Вся ее красота: розовый румянец, пухлые губы, лукавый взгляд – все пропало. Теперь